Мальчик по имени Хоуп - Лара Уильямсон

Не в силах противиться искушению, я сажусь на один из стульев и делаю вид, что провожу интервью с папой.

– Итак, Малкольм Мейнард, здравствуйте. Или я могу называть вас папой?

– Да, это было бы очень мило, – отвечаю я басом.

– Итак, папа, я крайне рад увидеть тебя снова. Сколько лет, сколько зим!

– Правда? Разве много времени прошло? – Я приподнимаю брови.

– Четыре года пять месяцев пятнадцать дней четырнадцать часов двенадцать минут тридцать шесть секунд. Ну или вроде того.

Я смотрю на часы: да, все верно, посчитал все до секунды.

– Я как-то не заметил. – Я прочищаю горло. – Ты простишь меня за то, что я не объявился раньше?

Почти без раздумий я отвечаю:

– Я прощаю тебя, потому что ты мой папа.

– Такого больше не повторится. С этой секунды мы будем вместе. Мы будем играть в футбол и заказывать еду на дом. Я буду приходить на твои с Грейс школьные концерты и спортивные соревнования. Я научу вас водить машину и буду помогать с домашними заданиями. Думаешь, этого будет достаточно?

Я улыбаюсь:

– Для начала неплохо, папа. И есть еще кое-что, что ты должен знать. Ты станешь дедушкой.

Невидимая аудитория разражается воображаемыми аплодисментами, и я протягиваю папе руку для пожатия. Я трясу рукой вверх-вниз, и по пальцам пробегает прохладный воздух.

– Эй, что это ты тут делаешь? – В двери появляется чья-то голова. – Мы не пускаем практикантов в студию. Ты потерялся?

– Ага, – отвечаю я, убирая руку за спину. – Я ищу Малкольма Мейнарда.

Мужчина жестом подзывает меня к себе:

– Можешь мне поверить: в пустой студии, без зрителей, ты его не найдешь. Ну, в любом случае, практикантам не сюда. Пойдем со мной.

Мужчина выходит из комнаты, и я следую за ним до лифта. Он подталкивает меня внутрь со словами:

– Ты как-то слишком молод даже для практиканта. И что это на тебе? Школьная форма?

– Сегодня мне пришлось прийти прямо с уроков.

Мужчина кивает, словно я сказал что-то вполне логичное.

– И это… На самом деле мне шестнадцать. Просто сегодня с утра я побрился и выгляжу моложе своих лет.

Я принимаю самый взрослый вид, на который способен (на самом деле это выглядит так, будто я чем-то ошарашен).

Шестой этаж выглядит совершенно так же, как и четвертый; мы бредем по лабиринту, пока мужчина не открывает дверь и не приглашает меня зайти. Я заглядываю внутрь, потом смотрю на него. Папы там нет, если, конечно, он не прячется за сотнями посылок и писем. Мужчина говорит мне, что это комната для почты и именно здесь проходят практику студенты. Похоже, мне предстоит вскрывать письма для Малкольма и сортировать их, складывая в стопки. Незнакомец улыбается и оставляет меня наедине с работой.

Я беру одно из адресованных папе писем и открываю его. Фанатка рассказывает, как ей нравится стиль, в котором папа ведет передачи. Что он ее единственный друг. Что он приходит к ней в гостиную каждый день. И не мог бы он послать ей поцелуй? На бумаге отпечаток губ с помадой кофейного цвета. Письма номер два, три, четыре похожи на первое, отличаются только цвета помады. В письмах двадцать, двадцать один и двадцать два есть просьбы об автографе. Пятьдесят пять, пятьдесят шесть и пятьдесят семь умоляют о фото. Шестьдесят шесть и шестьдесят семь сетуют на то, что вид у папы неважный. Такое впечатление, что ему надо выспаться. От письма шестьдесят восемь у меня в горле застревает комок размером с мячик для гольфа. Маленькая девочка по имени Кейти хочет, чтобы мой папа стал ее папой, потому что он такой добрый и хороший. Судя по всему, ее собственный отец все время проводит в пивнушке и отказывается читать ей сказки. «Если бы ты стал моим папой, – пишет она, – все было бы иначе».

Я сжимаю письмо в руке, и бумага скрипит, как соль на обледеневшей дороге. Нет, ты не хочешь, чтобы мой папа стал твоим папой, говорю я неслышно, но все равно кладу ее послание на самый верх стопки. Пусть папа ответит ей первой.

Часом позже дверь открывается, и появляется девушка с четырьмя сережками в левом ухе и одной в носу.

– Ты практикант Малкольма, так?

Я отвечаю кивком. Так она не сможет уличить меня во лжи.

– Ты закончил с сортировкой писем? Можешь отнести их к нему на стол, если хочешь.

Я киваю так, что у меня чуть не отваливается голова, и она, смеясь, говорит мне, чтобы я шел за ней на новостной этаж. Я умираю от нетерпения увидеть папин офис, и реальность меня не разочаровывает: просторная рабочая зона, множество людей снует туда-сюда, в дальнем углу телевизор транслирует программу новостей. Девушка показывает на рабочий стол Малкольма и говорит, чтобы я аккуратно разложил по нему стопки писем.

Вот оно! Я попал в папин мир. Я подошел к нему так близко, что даже чувствую тепло, исходящее от папиного компьютера, и запах яблок с корицей. Да, именно так и пах его лосьон после бритья. Если бы я мог просто стоять тут часами, вдыхая этот аромат, я бы так и поступил. Но девушка следит за мной, и поэтому я просто пытаюсь как можно больше запомнить и медленно, медленно подхожу к столу. На папином столе располагается груда бумаг, перьевая ручка, прозрачное пресс-папье, похожее на шар с газировкой, и фото Грудастой Бэбс. Она обнимает того самого коренастого паренька, которого я встретил в саду. Слева мигает лампочками папин компьютер, а справа я вижу остатки его обеда. Это настоящая сырая рыба с нашлепками желтка. Когда папа жил с нами, он водил меня в зоопарк и говорил, что сырую рыбу могут есть только пингвины.

Я кладу письма ему на стол и слышу, как за моей спиной открывается дверь. Я резко разворачиваюсь – вот он, мелькнул вдали. На секунду наши глаза встречаются, в моих плещется океан боли, затопляя все пространство между нами. Однако этого больше никто не замечает. Мне на какой-то миг начинает казаться, что ему понадобится спасательный жилет: он тонет в моей боли. Вместо этого он снова распахивает дверь и исчезает в лабиринте. Я бы хотел побежать следом, но кто-то невидимый приклеил мои ботинки к полу, а мне об этом не сказал. Девушка, которая привела меня сюда, уходит и просит меня подождать здесь. Я разглядываю палочки для еды (к ним прилип рис) и снимаю колпачок с ручки. Может, она протечет на его бумаги.

Когда моя спутница возвращается, она не так дружелюбна, как раньше.

– Мне кажется, тебе лучше закончить и уйти, – хмурится девушка. – Сегодня тебе здесь больше делать нечего, да, в принципе, и потом тоже. Малкольм сказал, что у него не было практикантов.

– Он мой папа, – заплетающимся языком бормочу я.

– У тебя живое воображение. – Девушка складывает руки на груди, и я вижу, что сережка у нее в носу сделана в форме стрекозы. – Малкольм не знает, кто ты вообще такой. А ты заявляешь, что ты его сын. Если тебе правда нужна практика на телестудии, напиши заявление. Нельзя просто так прийти прямо с улицы. Ты говорил с секретарем в приемной?