Украинский церковный вопрос - Серафим Медзелопулос

Церкви (Афины, 1977) «о будущем “Великом Соборе” Православной Церкви», среди прочего, глубокомысленно пишет и такие заслуживающие внимания слова (с. 10–11, 19): «Историческая реальность очевидна: святые и Богом созванные Соборы святых и богоносных отцов всегда имели перед собой один или, самое большее два-три вопроса, остро поставленных перед Церковью великими ересями и расколами и в целом теми, кто извращали православную веру, раздирали и раскалывали единство Церкви и серьезно угрожали спасению верующих, благочестивого и избранного народа Божия и всего творения Божия. Поэтому Святые Вселенские Соборы, как мы все знаем, всегда носили христологический, сотериологический, экклесиологический характер, а это означает, что их центральной темой – единственной темой и главным благовестием – всегда был Богочеловек Иисус Христос и наше спасение в Нем, наше обожение в Нем.

Да, да, да: Он – Единородный и Единосущный Богу Отцу Сын Возлюбленный, Воплотившийся и Вочеловечившийся нас ради и нашего ради спасения, Он – весь в Теле Церкви, Он – вечная Глава Тела Церкви, Он – весь в Церкви благодатью Святого Духа и правой верой в Него, православной верой. Он Сам, а вместе с Ним и все Его богочеловеческое дело, Его богочеловеческое Домостроительство, Его богочеловеческая Церковь для спасения и обожения человека и мира…

Исторический опыт и многовековая практика Церкви свидетельствует нам о следующем: всякий раз, когда Церковь была на кресте, каждый ее член призван был свидетельствовать – и даже до крови – если это было необходимо, о ее кафолической Истине во всей совокупности, а не обсуждать вымышленные проблемы или искать ложных решений реальных вопросов, “ловя рыбу в мутной воде” для осуществления каких-то амбиций. Возможно, сегодня следует напомнить и, среди прочего, понять следующее: пока бывали гонения на Церковь, Вселенских Соборов не было, что не означает, что Церковь Божия в такие времена не действовала и не жила соборно. Наоборот, это был самый плодотворный и динамичный период ее жизнедеятельности.

А когда после этого последовал иной период, и состоялся Первый Вселенский Собор, то на него смогли собраться также и епископы-мученики еще со следами свежих ран и рубцов гонений и заключений, испытанные в огне страданий, которые там, пред лицом Собора братий и сослужителей и перед всей вселенной смогли свободно свидетельствовать о Христе, как о Боге и Господе и Спасителе мира и человеков..»[8].

Таким образом, единство, не имеющее прообразом «как и Мы» Триединого Бога и основанное на лжи, насилии и нарушении заповедей Пресвятого Духа и божественных и священных правил, что пытаются сегодня сделать, есть насилие над истиной и приобщение к миру тления и смерти.

Показательно святоотеческое изречение святителя Иоанна Златоуста о том, что даже мученичество – высочайшее доказательство преданности и любви к Богу – не может смыть преступление раскола и ереси: «Грех раскола не смывается даже мученической кровью».

Достопочтенный заслуженный профессор Фессалоникийского университета им. Аристотеля Георгий Мандзаридис в своей важной статье «Вселенскость и экуменизм» необычайно точно по поводу вселенскости, кафоличности и вневременного характера нашей Святейшей Православно-Кафолической Церкви отмечает следующее: «Церковь – это место явления Царствия Божия в мире. Она простирается “на весь мир” и “на все времена”». Вселенскость и вневременность Церкви основаны на Христе, Который в Свою ипостась восприял все человечество. Присутствие Христа в Церкви посредством нетварной обновляющей энергии Святого Духа и созидает ее вселенскость. Вселенскость Церкви не исчерпывается всемирностью, но включает в себя и вневременность. Так, кроме всего прочего, обретает свое завершение и понятие кафоличности, которое является основной характеристикой Церкви. Разрыв между вселенским и вневременным характером Церкви подрывает ее кафоличность.

Кафоличность Церкви имеет не социологические, а богословские корни. Она не сводится к культурным, политическим или социальным различиям между христианами, сколько бы и они ни способствовали различию в их вере. Кафоличность, которая, как некая онтологическая данность, присутствует в Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви Христовой, как искомое, подрывается богословскими различиями, властными претензиями и национальными противоречиями, возникшими среди христиан.

Богословие и в самом узком, и в самом широком смысле слова есть одеяние Церкви. Это хитон Тела Христова. А ересь есть акт раздрания этого хитона и разделения Церкви. Но, поскольку Церковь есть Тело Христово, которое по своей природе остается единым и неделимым, ересь не разделяет Саму Церковь, а отсекает от ее Тела отдельных членов. Ересь уклоняется от вневременное™ Церкви Христовой и лишается ее кафоличности»[9].

Единство церковного Тела, которое согласно величественному определению апостола Павла, есть Тело Христово во Главе с Ним Самим (Еф. 1:22–23) – это неоспоримая ценность, и поэтому ересь этнофилетизма, а через нее расшатывание церковного единства, являются каноническим преступлением. Следовательно, любое предпринимаемое кем бы то ни было церковное движение, которое поражает единство Тела Церкви, есть падение, за которое надлежит держать ответ пред лицом Зиждителя Церкви и Господа.

В авторитетном экклесиологическом исследовании ученого монаха отца Серафима (Зисиса) «Внутритроичная монархия Отца и новоявленный монарх экклезиологии Фанара», а именно, в главе 2-й «Православная экклезиология, ее основа и Православные Соборы» (с. 8-10), содержатся такие значительные выводы:

2. Православная экклезиология, ее основа и Православные Соборы. В экклесиологии святых отцов Богочеловек Христос является Главой, а Святой Дух – душой Церкви: через Христа и Духа Святого мир познает и Бога Отца, посредством общей для Трех Лиц нетварной энергии, которая действует в Церкви через божественные Тайны. В новоявленных учениях фанариотских филопапистов-экуменистов о Соборе, напротив, предпринимается попытка развить модернистскую, отличающуюся от свидетельств святых отцов концепцию связи между триадологией и экклесиологией.

Опираясь на сам Новый Завет, мы веруем в Церковь, как в «столп и утверждение истины» и «Тело Его (Христа), полноту Наполняющего все во всем» (Еф. 1:23)», не только основанием, но и зданием которой не может быть никто иной, кроме Богочеловека Иисуса Христа. В высшей степени показательно, что по отношению к Церкви в Символе веры использован глагол не «исповедаю» («ομολογώ»), употребляемый в отношении Крещения, ни «чаю» («προσδοκώ»), применяемый в отношении будущего воскресения мертвых, а «верую» («πιστεύω»), тот же самый, что и в соответствующих членах в отношении Отца, Сына и Святого Духа. Следовательно Церковь, как Тело Христово, участвует и в божественной жизни, она есть продолжение Богочеловека, Христос «пребывающий во веки». И речь не идет о простом мирском учреждении, но о сущности, в которую веруют, о сущности богочеловеческой, видимой и одновременно невидимой, тварной и нетварной.

В качестве непогрешимого и высшего своего установления Церковь издревле считала, обосновывая это экклесиологически, Вселенский Собор: в соответствии с исповедническим призывом преподобного Феодосия Великого (VI в.), который является и общепринятым богословским мнением, «кто не принимает четыре