Безупречный - Элси Сильвер

— Ой. — Я нервно смеюсь, не желая подставлять Ретта перед кем-то, кто носит футболку Всемирной федерации верховой езды на быках с черепом лонгхорна [24] на ней. — Я работаю над деловой частью. Это мой первый раз.

— Теперь понятно, почему ты в юбке, — любезно говорит она, разглядывая мой наряд. Меня не особенно волнует, что я выгляжу неуместно. Мне комфортно в юбке. Хорошо выглядишь — хорошо себя чувствуешь. После многих лет плохого самочувствия возможность носить красивую одежду помогает мне в этом. Поэтому я так делаю. Даже если выгляжу чересчур разодетой.

Я смеюсь в ответ, потому что это вежливо, но, когда она издает ворчливый звук, я устремляю взгляд туда, куда она смотрит, и замечаю Ретта, который натягивает на голову шлем с решеткой. В это время черно-белый бык молнией влетает в желоб. Ворота захлопываются за животным, запирая его между панелями. Судя по тому, как оно бьется о них, ему это явно не нравится. Ретт подтягивается, морщась при этом.

У меня сдавливает горло, но Ретт останавливается лишь на мгновение, прежде чем опуститься на спину зверя. Как будто это его совсем не пугает.

Наверное, это пугает только меня.

Он проводит руками в кожаных перчатках по веревке перед собой, и даже с некоторого расстояния, клянусь, я слышу скрежет. Крепкая хватка.

Это прямо-таки гипнотизирует. Успокаивает.

— Этот мальчик думает, что он божий дар этому виду спорта, — говорит женщина рядом со мной. Ее заявление заставляет меня выпрямиться, свести лопатки вместе и вздернуть подбородок. Являюсь ли я поклонницей Ретта номер один? Нет. Но после того, как я провела неделю с этим парнем, после того, как увидела, как тяжело он все это воспринимает, каким уязвимым он был тем утром за кухонным столом, — моя защитная жилка разгорелась и готова вспыхнуть.

Я прикусываю язык и отворачиваюсь всем телом. Если бы это были мои последние моменты в жизни, я бы предпочла провести их, наслаждаясь острыми ощущениями от просмотра выступления Ретта, а не болтая с какой-то язвительной суперфанаткой.

Я с восхищением наблюдаю, как он прижимает одну свою руку к быку, другой упираясь в забор. На мгновение он закрывает глаза, и его тело становится устрашающе неподвижным.

Затем он кивает.

И они летят.

Ворота с грохотом распахиваются, и его бык сходит с ума. Я думала, что бык Тео сильно взбрыкнул, но этот действительно ужасен. Его тело поднимается в воздух, изгибается. Слюна вылетает у него изо рта, а глаза закатываются, когда он неожиданно меняет направление.

Это заставляет меня громко ахать и прижимать руку к груди, чтобы отогнать напряжение, накопившееся там.

Ретт — пример совершенства. Он не борется с быком, он как будто становится его продолжением. Одна рука высоко поднята, тело раскачивается естественно, не теряя равновесия.

Я смотрю на часы, и почему-то это родео кажется намного длиннее. Такое чувство, что бык убьет Ретта еще до того, как прозвучит звонок.

Я наблюдаю за ним, и цвета нашивок, которые украшают его жилет, сливаются воедино, звуки толпы и комментатора превращаются в белый шум. Поглощенная заездом, я наклоняюсь вперед, сглатываю — в горле у меня пересохло — и перевожу взгляд с подтянутого тела Ретта на часы.

И когда наконец раздается звонок, шум и движение возвращаются, все в гиперфокусе. Ретт дергает свою руку.

Она не поддается, он борется, и внезапно я вскакиваю на ноги, затаив дыхание.

Ковбой на лошади галопом подъезжает к нему, и они тянутся друг к другу. Одним сильным рывком Ретт высвобождает руку. Бык бросается вперед, в то время как ковбой опускает Ретта на твердую землю.

Голос комментатора потрескивает в динамиках.

— Колоссальные девяносто три очка у Ретта Итона сегодня вечером, ребята. Обойти его будет непросто, и это почти гарантирует, что мы снова увидим его здесь завтра вечером.

Толпа аплодирует, но далеко не так громко, как для Тео. На самом деле, на грани тишины. Ретт стоит посреди кольца, склонив подбородок к груди, его плечи опущены. Рука в защитном жесте прижата к туловищу. Он смотрит вниз, на носки ботинок, подобие улыбки трогает его губы, и я клянусь, мое сердце разрывается из-за него в эту минуту.

Больше десяти лет он рискует своей жизнью, чтобы развлечь этих людей, и это все, что он получает?

Осознание этого заставляет меня засунуть два пальца в рот и продемонстрировать самый бесполезный навык, которому я когда-либо училась. Тот, которым я овладела.

Я свищу так громко, что свист разносится повсюду. Так громко, что Ретт поворачивает голову в мою сторону. И, когда он видит меня в толпе, улыбающуюся ему в ответ, печальное выражение исчезает с его лица.

Сменяется выражением удивления.

Наши глаза встречаются, и мгновение мы смотрим друг на друга. Затем, как будто этого момента никогда и не было, он качает головой, усмехается и, прихрамывая, уходит с арены. Бахрома на его чапсах развевается на ходу.

Я собираю свои вещи, чтобы пойти встретиться с ним в промежуточной зоне. Я хочу дать ему пять. Или показать ему поднятый вверх большой палец. Или устроить какое-нибудь другое столь же профессиональное празднование.

Но не раньше, чем наклонюсь к женщине, которая только что сказала мне, что Ретт считает себя божьим даром этому виду спорта, и скажу:

— Может быть, так оно и есть.

11

Ретт

Кип: Перестань гуглить себя. Это моя работа. Ты просто надеваешь «Вранглер» и ездишь на быках.

Ретт: Это худший отцовский совет, который ты мне когда-либо давал.

Кип: Просто делай, что говорит Саммер, и все будет хорошо. Не нервничай. Мы справимся с этим.

Ретт: Перестань быть милым со мной. Это чертовски странно. И твоя дочь — заноза в моей заднице.

Кип: Не будь такой девкой, Итон.

Ретт: Так лучше. Спасибо.

— Ретт! — Несколько девушек собрались прямо у выхода с арены, где я остановился, чтобы снять шлем и надеть коричневую ковбойскую шляпу обратно на голову. Я узнаю некоторых из них. Остальные… ну, я узнаю этот тип.

— Та еще поездочка, — говорит одна из них, наигранно прикусывая губу.

— Спасибо, — отвечаю я и иду дальше. Не в настроении останавливаться ради них.

Как бы неубедительно это ни звучало, часть того, что мне нравится в этой работе, — внимание, которое я получаю за то, что хорош в этом. Оно заставляет меня чувствовать, что мне есть что предложить людям. Чувствовать, что и люди готовы