Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Как-то меня пригласили выступить с беседой об Афганистане перед офицерами Управления армии, в которой я служил до своей загранкомандировки. Тот же большой зал, где я, кажется, совсем недавно выступал на проклятом партийном собрании, те же лица офицеров, правда, среди них не было командования армии, в том числе и генерала Панкратова. Я много и откровенно говорил о событиях в стране пребывания, о первом боевом рейде, о том, в каких условиях мы живем, и о нашем предназначении. Я видел удивленные лица, и сам был не менее их удивлен. Я считал, что военные, тем более офицеры Управления армии, должны были владеть информацией о событиях в Демократической Республике Афганистан (ДРА). Но, к моему великому разочарованию, даже они ничего не знали о реальном положении дел.

После беседы ко мне подошел сотрудник особого отдела КГБ армии и посоветовал прикусить свой язык и не говорить то, чего не нужно. Я понял, что со своими разговорами о войне и Афганистане становлюсь уже подозрительным и даже опасным. Но молчать не хотелось, да я уже и не смог бы, ежедневно видя, как беспечно и спокойно живут люди, не зная, да и не желая знать о страшной правде. Было очень больно видеть, как на улицах, у мусорных баков валяются куски хлеба, за который там, за границей, погибали и продолжают гибнуть наши ребята. Мне хотелось кричать во все горло:

— Люди, почему вы не цените жизнь? Ведь она так коротка и хрупка! Неужели, чтобы понять это, вам обязательно нужно горе, испытания и война?

Но я понимал, что мой крик — это глас вопиющего в пустыне. В мирной стране люди жили своими интересами, проблемами, и события в Афганистане волновали лишь тех, в чьих семьях оказались участники этой войны.

— Долго ты будешь там? — тревожно спрашивала меня жена Альвина.

Ничего определенного сказать ей я не мог. О сроках службы в ДРА нам никто и ничего не говорил. Правда, член Военного совета армии генерал-майор Таскаев на совещании офицеров части как-то обронил такую фразу:

— В Афганистан мы вошли ненадолго, но, по-видимому, навсегда.

Вот и понимай как хочешь!

Отпуск пролетел быстро. Вскоре нужно было уезжать, а возвращаться туда, откуда можешь больше и не вернуться живым, не хотелось. И главное, чего я больше всего боялся тогда, — это того, что, если со мною что-то случится, моя семья без меня окажется никому не нужной. В этом я убедился, когда, провожая в Афганистан, мои сослуживцы и те начальники, которые направили меня туда, заверяли, что не оставят ее без внимания и будут оказывать помощь в приобретении продуктов, в решении других вопросов. Все впустую. Забыли свои слова, как только я покинул часть. И дело даже не в продуктах, хотя в те времена все они были в огромном дефиците, просто хоть иногда моей семье нужен был телефонный звонок, душевный разговор. Я представил, что будет, если случится что-то со мною, и мне стало даже жутко. Во имя чего я должен погибать? Почему моя дочь должна быть обделена, а жена стать вдовой в расцвете своих жизненных сил и лет? Я допускал, что все может закончиться хорошо, но жизнь научила всегда предвидеть худший вариант.

«Что же делать? — мучительно думал я. — Отказаться, не поехать?»

Я представил резонанс, когда мои знакомые и сослуживцы узнают, что я, замполит батальона, струсил и отказался служить в Афганистане.

«Что меня может ожидать? Увольнение из армии, возможно, суд военного трибунала. Какой позор! Если посадят, то есть шансы, что останусь жив, хотя в тюрьме свои условия, своя жизнь, и не каждый выдерживает их, и тоже ломается, и даже погибает, точнее, умирает. Так что: что там плохо, что здесь, пятьдесят на пятьдесят. Даже и не знаешь, что и где лучше. Ладно, допустим, я отказался ехать на войну и меня посадили. Сколько дадут и сколько лет моя семья будет без меня? Что лучше? Что же делать? Может, как тот солдат-насильник — через позор, но зато сохранить свою жизнь и благополучие своей семьи? — рассуждал я. — А разве это благополучие, когда ты в тюрьме, а на твою семью будут показывать пальцами? И кто? Те, которые ничего не знают об Афганистане? Как семья будет жить с таким позором? Нет, хочешь не хочешь, а ехать нужно! Если суждено мне погибнуть именно там, то так оно и случится, крути не крути. Надо ехать! Бесчестья не надо, это не по-офицерски».

— Виктор, сходим в баню, — предложил я своему другу, капитану Демьянову, с которым мы жили в одном подъезде. — А то уже скоро уезжать, а где я еще смогу так отдохнуть?

Парились долго. Хотелось как можно дольше продлить это удовольствие. В Афганистане бань не было. А здесь все сто удовольствий: хороший пар, пиво, чистые простыни, блаженство. Что еще нужно человеку? После бани зашли в гарнизонный Дом офицеров: там был хороший буфет, где можно было продолжить свой отдых. К столику подходили знакомые офицеры из Управления армии, подсаживались, задавали вопросы. Долгая беседа сопровождалась угощением и распитием спиртного. Одни уходили, другие приходили. Время летело быстро. Уже вечерело.

— Геннадий, остановись, хватит, — просил меня Виктор. — Неужели ты не видишь, что многие из них подходят, чтобы только «на халяву» выпить, и им глубоко плевать на твои рассказы и чувства. Они служат в штабе, и никто из них не собирается ехать в Афганистан. Ты что такой наивный? Пойдем домой, хватит!

— Не наивный я, Виктор, — говорил я по дороге домой. — И халявщиков вижу, и выпили мы с тобой больше нормы, это точно. Но я бы выпил еще больше, если бы это помогло. Кто бы знал, как мне тяжело на душе и никуда не хочется ехать. Я и этих ребят сегодня поил лишь для того, чтобы они наш разговор передали своим знакомым. Смотришь, и люди начнут узнавать о войне, хотя бы через таких отпускников, как я. И если что случится со мной, тогда они уж точно поймут, что я им не врал. А деньги? Сегодня они есть, завтра их не будет. Только завтра, может, и меня уже самого в живых не будет… Так что будем считать, что я сегодня провел свою незапланированную отвальную — по случаю моего отъезда в проклятый и ненавистный мне Афганистан.

И будто не было Родины, отпуска, родной природы. В Ташкенте, ожидая свой самолет, офицеры, возвращающиеся в Афганистан, без дела слонялись по городу и пропивали последние советские рубли. В то время пересыльных пунктов для нас не было. Каждый самостоятельно искал себе ночлег. На улицах, в районах аэропорта и железнодорожного вокзала, стояли женщины-узбечки, демонстративно покручивая на пальцах рук ключи, что означало: сдается на ночь квартира. Мы со знакомым офицером спросили об условиях оплаты и проживания, к нам тут же подошла молодая девушка.

— Ее возьмете к себе на ночь? — предложила хозяйка-сутенерша. — Девочка чистая, дорого не возьму. Ну, как?

Мы отошли к другой женщине, но и та сразу предложила нам такой же «довесок».

Уже поздно ночью еле уговорили администраторшу гостиницы взять нас на ночлег. Та долго объясняла нам, какая напряженная ситуация с местами, пока мы не заплатили ей сверх положенного. Выделили нам комнату, в которой стояло пустых 15 кроватей.

Утром мы снова были на военном аэродроме. Лица у всех хмурые, нерадостные. Да, Афганистан — это не Германия или Венгрия, куда офицеры рвались и мечтали попасть служить. В ДРА ехали совсем с другими мыслями и настроением.