Император. Гибель царей - Конн Иггульден

— Мы понимаем тебя достаточно хорошо, — произнес Гадитик.

— Договоримся по-хорошему. Каждый из вас сообщит мне свое имя, чин, размеры состояния, а я решу, сколько он заплатит за свободу. В общем, похоже на игру.

Никто ему не ответил, но на лицах пленников ясно читалась бессильная злоба.

— Хорошо, тогда начнем.

Пират указал на Светония, который расчесывал тело, пытаясь унять нестерпимый зуд, вызванный укусами вшей.

— Светоний Правд, вахтенный офицер низшего чина. Моей семье нечем платить, — сообщил он дрожащим хриплым голосом.

Капитан, прищурившись, рассматривал Светония. По внешнему виду пленников нельзя было догадаться о размере состояния их семей. Юлий понимал, что пират просто издевается над ними, старается унизить, заставив торговаться по поводу выкупа. Но что им остается? Если родня не сможет или не захочет заплатить за освобождение, то последует быстрая расправа. Придется участвовать в предложенном фарсе.

— Я думаю, что за низший чин можно назначить выкуп в два таланта — пятьсот золотых монет.

Светоний сделал вид, что потрясен, хотя его семья могла легко заплатить и в десять раз большую сумму.

— Побойся богов, у них нет таких денег! — умоляющим голосом произнес он, чувствуя невероятное облегчение.

Пират пожал плечами.

— Проси богов, чтобы твои родичи их собрали, или отправишься за борт с цепью на ногах.

Светоний опустился на пол, изобразив отчаяние, но Юлий знал, что в уме он смеется над обманутым разбойником.

— А ты, центурион? Ты из богатой семьи? — спросил капитан.

Перед тем как ответить, Гадитик внимательно посмотрел на пирата.

— Нет, не из богатой, но какое это имеет значение для тебя? — процедил он и отвел взгляд.

— Думаю, что для центуриона, то есть такого же капитана, как и я, был бы оскорбителен выкуп меньше чем в двадцать талантов. Да, пусть будет двадцать талантов.

Казалось, Гадитик не слышал этих слов. Он сидел, опустив голову.

— Как тебя зовут? — спросил капитан у Юлия.

Цезарь почувствовал боль в левом виске и нарастающую ярость.

— Меня зовут Юлий Цезарь. Я командир отряда в двадцать воинов. И еще я глава состоятельного дома.

Римляне неодобрительно зашептались, а брови капитана полезли вверх. Юлий взглянул на Гадитика, и тот одобрительно кивнул.

— Глава дома! Для меня честь познакомиться с таким человеком, — ухмыляясь, сообщил капитан. — Вероятно, ты тоже в состоянии заплатить двадцать талантов.

— Пятьдесят, — ответил Юлий, выпрямляясь.

Капитан захлопал глазами, его развязность исчезла.

— Это же двенадцать тысяч золотых монет, — выдохнул он.

— Пятьдесят, — твердо повторил Юлий. — Когда я поймаю и убью тебя, верну эти деньги. Я далеко от дома, и они мне пригодятся.

Несмотря на боль в виске, он мстительно улыбнулся пирату.

Капитан быстро оправился от потрясения.

— Это тебе проломили голову? Должно быть, ты оставил мозги на палубе корабля… Я затребую пятьдесят, но если их не пришлют, то помни, что море достаточно глубоко, чтобы поглотить тебя.

— Оно недостаточно широко, чтобы ты смог от меня спрятаться, сын шлюхи, — возразил Юлий. — Твоих бандитов я пришпилю к крестам по всему побережью. Офицеров по доброте душевной просто удавлю. Даю тебе слово.

Римляне разразились хохотом и веселыми криками, а капитан побледнел от гнева. Казалось, сейчас он шагнет вперед и ударит Юлия, но пират совладал с собой и обвел смеющихся пленников злобным взглядом.

— Я назначу высокую цену за каждого из вас! Посмотрим, как вы тогда посмеетесь! — крикнул он и вместе с охранником вышел из камеры.

Последний тщательно запер решетку, посматривая на Юлия и качая головой от изумления.

Когда стихли шаги на лестнице, Светоний повернулся к Юлию.

— Глупец, зачем ты это сделал? Из-за твоей дурацкой гордости он разорит наши семьи!

Юлий пожал плечами.

— Он назначит выкуп, какой посчитает нужным, от наших слов ничего не зависит. Он все решил еще до прихода сюда. Хотя за меня он теперь потребует пятьдесят талантов.

— Цезарь прав, — вмешался Гадитик. — Бандит просто издевался над нами.

Внезапно он хохотнул.

— Пятьдесят! Вы видели его рожу? Ты настоящий римлянин, парень!

Центурион рассмеялся в полный голос, закашлялся, но продолжал улыбаться.

— Не следовало бесить его, — настаивал Светоний.

Двое из пленников были согласны с ним и недовольно ворчали.

— Он убил наших товарищей, погубил «Ястреб», а мы должны играть в его игры? Да я плюю на тебя после этого, — разозлился Юлий. — Я не шутил. Как только окажусь на свободе, поймаю этого мерзавца и убью. Даже если на это уйдут годы, он перед смертью увидит мое лицо.

Светоний хотел броситься на Юлия, но Пелита схватил его и прижал к стене.

— Сядь и успокойся, идиот! Не хватало еще передраться друг с другом, к тому же он едва оправился от ран.

Светоний покорился и затих, насупившись. Юлий о чем-то задумался, массируя зажившее запястье и глядя на больных, которые лежали на сырой подстилке из прелой соломы. Их била лихорадка.

— Это место нас убьет, — произнес он.

Пелита кивнул.

— Верхние ступеньки сторожат два человека. Мимо них надо как-то пройти. Может, стоит попробовать, пока мы в порту?

— Может, и стоит, — ответил Юлий. — Но они очень осторожны. Даже если мы вырвем дверные петли, люк над лестницей запирают сверху, и изнутри его не открыть. Если мы начнем ломать его, наверху тут же соберется толпа этих разбойников.

— Можно использовать голову Светония, — предложил Пелита. — Несколько хороших ударов — и путь наверх открыт.

Они с Юлием рассмеялись.

На следующий день умер один из больных. Капитан разрешил Кабере вытащить тело из камеры и без всяких церемоний бросить за борт. Некоторые из пленников были близки к полному отчаянию.

— Я прямо-таки окружен женщинами, — весело произнес Тубрук, войдя в триклиний.

Прошло несколько недель после того, как Ферк привез его в поместье и вложил в развязанные руки купчую. Тубрук почти обрел прежнее счастливое состояние духа, утраченное им за время пребывания в городе. Совместный завтрак по утрам стал для них ритуалом, и старый гладиатор радовался, когда все собирались за столом с легкими закусками. Аврелия в утренние часы выглядела лучше всего, и, если Тубрук не ошибался, между ней, Корнелией и Клодией установились по-настоящему близкие отношения. Со времени восстания рабов в доме не слышали смеха, а теперь он зазвучал вновь, и настроение у всех было прекрасное.