Оборотень - Евгений Сухов

Задуманное Беспалым постепенно начинало при обретать реальные очертания. Напряжение на зоне росло с каждым днем, с каждым часом. Уже на четвертый день после прибытия на зону первой партии начались потасовки.

Вечерняя поверка была закончена. Зеки разбежались по своим баракам, чтобы готовиться ко сну.

Человек тридцать собралось у входа в один из бараков, чтобы выкурить папироску и перекинуться словечком.

— Давненько я не резал сук! — раздался в вечерней тишине голос рыжеволосого молодого вора лет двадцати восьми по кличке Варвар.

Варвар во время поверки подсчитал, что его кодла в лагере наиболее многочисленна, а это хорошая заявка на лидерство. Вместе со своей свитой он прибыл в лагерь одним из первых и уже считал себя здесь старожилом. Он успел подмять под себя сотни полторы урок: кого ласковым словом, кого авторитетом, непокорных — страхом, пригрозив порезать во время сна наиболее ретивых.

Тем вечером Варвар покумекал и решил, что пора уже расширять свою власть над зеками, тем более что вновь прибывшие показались ему вполне подходящими мальчиками для битья, которых оставалось лишь развести по темным углам и погрозить им пером.

Варвар был из потомственных каторжан. Отец его слыл знаменитым на всю Москву громилой, а мать была известной шлюхой. Он чрезвычайно гордился своей воровской родословной и любил рассказывать о том, что впервые отведал женщину в неполных тринадцать лет. Основным его ремеслом был грабеж; кражами он пренебрегал, к карманникам относился снисходительно. Он никогда не шел на компромиссы, считая их непростительной слабостью, а самым удачным аргументом в диалоге считал девять граммов свинца.

Варвар был ярко выраженным лидером и не желал ни с кем делиться властью.

— Уж не нас ли ты за сук принимаешь, конопатый? — ехидно произнес мужичонка лет пятидесяти в новеньком сером бушлате. Это был знаменитый вор с погонялом Хрыч, известный всей Сибири тем, что в начале тридцатых годов сумел выиграть войну у жиганов на Алтае, устроив четырем десяткам непокорных поистине «варфоломеевскую ночь». За эту акцию жиганы приговорили его к смерти, после чего он окружил себя «торпедами», которые готовы были пожертвовать собой ради своего лидера.

— А ты что, падла, себя к сукам не относишь?! — гаркнул в ответ Варвар, не догадываясь еще, с кем имеет дело.

— Ефрем, убей этого ржавого, он мне не нравится! — обыденным тоном произнес Хрыч, как будто предложил попить чифирчику.

Ефрем был смертником. В прошлом месяце за три коночка он умудрился проиграть Хрычу свою жизнь, и с тех пор старый вор в законе распоряжался им так, словно Ефрем являлся его собственностью. О непослушании не могло быть и речи — оно каралось ворами сурово.

Понизив голос, Хрыч добавил:

— Если порешишь этого говорливого фраера, считай, что твой долг погашен. Лети, птаха!

— Будет сделано, — проговорил Ефрем. — Считай, что его душа уже отправилась в ад.

— Ну! Ну! Иди сюда, выродок! — воскликнул Варвар почти радостно, как бы предчувствуя свою победу и самоутверждение. — Я вижу, что тебе жить надоело.

Молись, чтобы сдохнуть сразу и без мучений!

— Может, я его порешу. Варвар? Что ты будешь руки марать об эту нечисть? — обратился к вору парень лет двадцати пяти, один из его подпаханников. По своей природе он тоже был настоящим хищником и не мог долго существовать без потасовок, побоищ, поножовщины. Он всегда был готов броситься на жертву, лишь бы для этого возник хоть малейший повод.

— Всем стоять! Я сам порешу их обоих! — объявил Варвар. Он вытянул руку, и зеки увидели в его ладони отточенный до блеска нож. — Ну давай же, чего ты ждешь, сука?!

Варвар обращался с ножом так же уверенно, как опытный хирург со скальпелем. Подобно фокуснику, он доставал его Бог знает откуда, а потом точно так асе лезвие исчезало. Между блатарями частенько практиковались поединки на ножах. Варвар пока не проиграл ни одного из них, каждый раз умудряясь намотать кишки противника на клинок. Лишь последняя дуэль для него оказалась не совсем удачной и весьма памятной — клинок матерого уркача, с которым Варвар дрался минут двадцать, не меньше, разрезал рубаху, скользнул по шее Варвара, навсегда оставив заметный шрам. Уркач закончил жизнь, пригвожденный ножом к стене, а гноившаяся рана еще долго напоминала Варвару о случившемся.

Смертник Ефрем шагнул вперед, держа в руке финку. Для него жизнь в рабах у Хрыча была невыносимой. Хрыч вообще был трудным хозяином и порой избивал своих рабов до полусмерти за ничтожные провинности. Так что Ефрем уже давно мечтал избавиться от этого зековского двойного ярма. Сейчас освобождение было близко как никогда, путь к нему лежал через труп наглого верзилы, называвшего себя Варваром. Чтобы убить его, Ефрему не нужно было даже возбуждать в себе ненависть. Убийство было его обычной работой, которую он регулярно выполнял по решению сходняка. Ефрем считался в команде Хрыча штатным палачом и гордился своей должностью.

Ефрем не стал делать в сторону своей жертвы лишних шагов, поскольку не собирался вступать с громилой в рукопашную схватку. Он лишь выбросил руку вперед, и Варвар схватился за горло, зашатался и; хрипя, упал на колени. Из горла у него торчал нож, кровь тонкой неровной струйкой быстро сбегала по рукоятке и капала на черный бушлат. Варвар пытался что-то сказать, но из его могучей груди вырывались только невнятные сиплые звуки. Он рухнул колени, постоял с минуту, стекленеющими глазами обводя окружавших его зеков, а потом неловко завалился на бок.

— Убил, гад! — выдохнули стоявшие рядом воры. А Ефрем радостно подумал о том, что с этой минуты он более не раб и теперь может с толком распоряжаться честно отработанной свободой. И уж чего он теперь точно никогда не будет делать, так это ставить на кон собственную жизнь, даже спьяну. Но не успел Ефрем отойти в сторону, как к нему подскочил низкорослый урка с перекошенным от злобы лицом и что было сил всадил палачу в бок длинную самодельную финку.

— Получай, сучара! — истерически крикнул коротышка.

Этот возглас вывел всех из оцепенения, и уже в следующую секунду блатные, извлекая на свет Божий припрятанные заточки, ножи и другие орудия смерти, бросились резать друг друга без разбора и без оглядки.

Возле барака раздавались истошная брань, крики, стоны; перемешалось все — мат, проклятия, мольбы о помощи, взвизги, треск переломанных костей, чавканье кровавых внутренностей, вываливающихся из распоротых животов… Хрыч, вооружившись длинной финкой, окруженный кодлой верных ему зеков, словно король верными вассалами, вклинился в самую гущу драки и резал, резал, резал всех, кто стоял на стороне Варвара.

— Бей сук! — орал он в обезумевшую толпу, а сам обдуманно и взвешенно наносил удар за ударом. Вору в законе даже в такой ситуации не пристало терять хладнокровие.

Тимофей Беспалый равнодушно взирал на побоище, стоя на сторожевой вышке. «Началось!» — подумал он. Ему пришла в голову мысль, что если бы он сейчас не был начальником колонии и не имел бы охраны из автоматчиков, то наверняка принял бы участие в кровавой разборке.