Перемена климата - Хилари Мантел

Город располагался на возвышенности, поэтому каждый день налетал свежий ветерок. В ясные дни можно было разглядеть зажиточные пригороды Претории: дома расползались по зеленым лужайкам, вдоль улиц тянулись стройные ряды палисандровых деревьев. Внизу, под деревьями, виднелись монументы, памятники бурской славе; здесь, наверху, царила swart gevaar, черная угроза. Впрочем, в центре Элима взгляду представала картина достатка, ухоженности и благополучия: широкие улицы, пересекающиеся под прямым углом, обнесенные надежными заборами игровые площадки, аккуратные кирпичные дома. Надо признать, эти дома отличались друг от друга степенью ветхости и потребности в ремонте. Лучшие из них щеголяли свежей краской, а перед их фасадами ровными рядами росли цветы и другие растения в старых оловянных бочках. При всем желании эти растения никак нельзя было принять за комнатные: даже беглого взгляда хватало, чтобы понять, что куда охотнее они росли бы в приволье, на природе. Однако растения в бочках служили совершенно определенной цели. Они говорили о праве собственности. Подчеркивали господство над природой. Демонстрировали гордость владельцев домов. Вообще, в Элиме, как выяснилось, гордились всем подряд.

— Мы живем как добрые соседи, — объясняла Люси. — Не как племя, совсем нет. И во всем друг с другом соглашаемся.

Разумеется, она преувеличивала. Но идея выглядела привлекательной, и этой мыслью можно было наслаждаться — какое-то время.

В первые несколько дней после приезда Элдредам пришлось посетить все соседские дома, где обитали люди, исправно посещающие церковь, и работники прихода. Их поили чаем, усаживали на стулья с тонкими ножками, показывали им вставленные в рамки фотографии и кружевные занавески. Во всех домах не нашлось ни единого сувенира или памятного предмета, который не удостоился бы чести иметь собственную вязаную подстилку.

Цена этого уюта и благополучия тоже сразу бросалась в глаза. Воду носили ведрами, каменные полы скребли и мыли каждый день на четвереньках. Трудились слуги, ибо даже обездоленные белые, судя по всему, могли себе позволить нанять прислугу. Каждое утро на задних дворах гремели тазы, в которых стирали и полоскали белье.

Зато на окраинах Элима дома и постройки буквально налезали друг на дружку. Некоторые семьи проживали в сараях, где места было меньше, чем иной фермер отводит домашней скотине. Люси все растолковала: в ближайших окрестностях цены достаточно высоки, если семья не в состоянии платить и ее выселяют, люди перебираются в Элим. А потом к ним начинают сбредаться родственники, ближние и дальние, которых не прогонишь, потому что им надо где-то жить; к домам пристраивают временные хибары, из чего попало, и надеются, что эти сооружения устоят под дождем и ветром. Если надежды не оправдываются, строят заново. Она показала Элдредам несколько времянок из железных листов, ютившихся у задних стен. Голые детишки — совсем голые, если не считать нитки бус на шее, — играли в пыли. Люси остановилась, заговорила с детворой, дождалась, пока ей ответят. Сумочка у нее была в тон туфлям, воскресная шляпка плотно прилегала к черным кудряшкам волос. Почему она стрижется так коротко? Гигиена? Лучше не думать об этом. Даже в здании миссии пользовались ведрами, которые ежедневно выливал Джейкоб Малаяне, также подвизавшийся садовником.

Индийские и китайские лавки по соседству, добавила Люси, обильны и с хорошим выбором. Кое-кого из владельцев она знала лично, нормальные люди, в целом; порой соглашаются припрятать вещицу под прилавок, пока не наберешь денег заплатить. Правда, время от времени набегают парни с ножами и дубинками, владелец остается лежать на полу, весь в крови, а они забирают, что им приглянулось. «Среди бандитов не только мальчишки, на которых можно прикрикнуть, чтобы они утихомирились. Попадаются и взрослые». Люси пожала плечами — мол, ее дело предупредить Элдредов, которые виделись ей неразумными детьми, а уж дальше пусть сами решают, как им быть с этой темной стороной жизни. О борделях и подпольных питейных заведениях она не обмолвилась ни словом: предыдущая пара, мистер и миссис Стэндиш, без всего этого преспокойно обходились.

Дальше она повела новоприбывших знакомиться с контральто из церковного хора, с саксофонистом из элимского джаз-банда и с руководительницей местного отряда герлскаутов, смуглой женщиной с осиной талией; все это хорошие, добрые, семейные люди, сказала Люси. По дороге им навстречу степенно шагал иссиня-черный мужчина с епископским посохом в одной руке. Под другую его держала шествовавшая рядом супруга, подол лилового платья которой подметал пыль, а шею ее облегало костяное ожерелье.

— О, это мистер и миссис Квакуа, — пояснила Люси. — Сионисты, из африканской общины Евангелия горы Кармель. Ненастоящая церковь, ненастоящий епископ.

День на Флауэр-стрит начинался в шесть утра, а просыпались обитатели миссии еще раньше. Шторы в спальне не отличались плотностью. С тыльной, комнатной стороны они имели желтоватый оттенок, и поверх этого желтоватого поля багровели узоры солнечных вспышек. Шторы не сходились вплотную, сколько их ни сдвигай, чтобы преграждать путь солнечным лучам, и каждое утро озорной луч, острый, как лезвие топора, падал на подушки и бил спящим в глаза.

Кухня в тому времени уже готовила кашу из маиса. Джейкоб колол дрова, после чего отправлялся заниматься садом. Он вырос в сельской местности, и лицо у него было все в ссадинах, как у боксера. Люси объяснила, что он страдал падучей. Люди в его родной деревне кидали в Джейкоба камни, когда с ним случался припадок, чтобы изгнать из него демонов. Неграмотные люди, невежественные, прибавила Люси со своим обычным высокомерным видом.

Потом шли к утренней молитве, благо церковь находилась в пяти минутах ходьбы от миссии. Отец Альфред непременно обменивался рукопожатиями, хотя виделся с Элдредами минимум дважды до обеда и дважды после обеда, причем почти ежедневно, и вообще приходил в миссию, когда ему заблагорассудится. Невысокий, беспокойный, он постоянно улыбался, а выражение смуглого лица было таким, словно он пребывал в непрестанном удивлении.

После молитвы Анна обсуждала с кухаркой Розиной дневное меню. Количество еды прикидывали с запасом — подразумевалось, что в миссию за пропитанием может зайти кто угодно. Никто не мог знать или предсказать, что и кого принесет очередной день.

Прислуга миссии была многочисленной, и нельзя было сказать, что эти люди перетруждались. Все они в прошлом столкнулись с суровыми испытаниями; потому их и взяли на работу, а отнюдь не за выдающиеся умения и таланты на этом поприще. Джейкоб, большую часть дня спавший под деревом, имел помощника — мальчишку-сироту, у которого вовсе не было родных, не считая каких-то полумифических родичей в Дурбане (а их отыскать не удавалось). Этот мальчишка бегал в обносках, позоря миссию. Когда Ральф давал ему новую одежду, он тут же ее продавал. Поневоле чудилось, что он мнил своим предназначением служить олицетворением бед и несчастий.

Кухарка Розина восседала на стуле, зажатом в углу стен, поблизости от печи. Задняя дверь кухни все стояла распахнутой настежь, чтобы подружки Розины могли приходить и уходить, когда им вздумается. Они тянулись нескончаемым потоком, поочередно усаживались на корточки и излагали свежие сплетни. Анна, проходя через кухню, улыбалась и здоровалась, но всякий раз мысленно отмечала, что эти африканки что-то жуют. Ее беспокоило, что половина населения Элима, водившая знакомство с Розиной, могла похвастаться тем, что питается лучше другой половины.