Соб@чий глюк - Павел Гигаури

Надо заставить себя в этой темноте слезть с печи и все увидеть собственными глазами! Но голос малодушия, такой непопулярный в дневное время в городе, здесь, на печке звучал довольно ясно, и он советовал не лезть на рожон. С другой стороны, надо же раздвигать горизонты человеческих знаний: люди ездят невесть куда, чтобы увидеть и узнать что-то новое, ныряют под воду, летают в космос, поднимаются на высоченные горы, а тут под носом творится не поймешь что, и ни у кого никакого понятия об этом нет. Я буду первооткрывателем.

Мысль о том, что я буду первооткрывателем, вдохновила меня, а потом она и заставший меня врасплох гортанный храп отца, который вернулся на стезю ночного хулиганства, слились в одну силу, которая подняла мое тело и опустила его на пол рядом с печкой. В темноте я чуть не наступил на Собакина, который преданно спал у печки с моей стороны. Извини, Собакин, спи спокойно.

Я вышел на середину дома, между печкой и столом, и огляделся. Было темно, но я различал предметы в лунном свете, хотя глаза должны еще больше привыкнуть к темноте. Чуть осмотревшись, я сел на край лавки, которая стояла вдоль стены между окнами.

Этой лавке было лет пятьсот или хотя бы сто, я ее помню с самого детства. Это была широкая, плотно сколоченная, по-моему, даже без гвоздей, лавка, почти что диван. Я почему-то вспомнил вдруг, как иногда дед Труша ложился на нее передохнуть. Чего только не вспомнишь вот так вот неожиданно в темном доме, который хранит столько забытых воспоминаний.

Я сел на лавку, оперся о стену, опять осмотрелся. Ни единого движения вокруг, кроме волн звука, которые создавал мой отец на печке. Но было странное чувство, что кто-то за мной наблюдает.

Я решил: была не была, и позвал тихим голосом:

– Эй, домовой, ты здесь? Выходи!

Ответа не последовало. Я выдержал паузу и, приободренный тишиной, уже смелее позвал опять:

– Домовой, если ты есть, то выходи!

Вдруг, как мне показалось, откуда-то из дальнего угла избы раздался голос:

– А ты драться не будешь?

Я замер от неожиданности. Трудно привыкнуть к тому, что в жизни происходит что-то совсем из ряда вон выходящее, даже после драки с водяным.

– А с чего это вдруг я должен драться, – ответил я, – я хочу познакомиться, я никогда не видел домовых.

– Ну тогда ладно, – услышал я в ответ.

И из темноты дальнего правого угла избы появилась маленькая фигура и направилась в мою сторону. У меня сперло дыхание, я подумал: настоящий или глюки от мухомора и водки? Но короткое замыкание в голове заставило меня дотронуться до своего левого глаза, который отозвался реальной болью. Это не столько вернуло меня к реальности, сколько напомнило об обстоятельствах, при которых я получил фингал.

Фигура показалась более реальной в лунном свете. Это был дедушка ростом меньше метра пятидесяти с длинными белыми волосами и белой, до груди, бородой. На нем была подпоясанная навыпуск рубашка непонятного цвета, широкие штаны, а обувь я не рассмотрел.

Что-то было в нем нереальное, но при этом он очень даже реально стоял передо мной. Старичок застенчиво подошел к противоположному краю лавки и присел на нее. Мы оба погрузились в тишину, которая периодически прерывалась отцовским храпом. Пауза затягивалась.

– Ты настоящий? – спросил я.

– Сам иногда толком не знаю, – отозвался старичок, – все один да один. От одиночества вроде как и время остановилось.

– Я не хочу тебя обидеть, просто если ты настоящий, то это хорошо, все нормально, а если нет, то мне надо будет лечить голову. А у меня голова за последнее время и так перегружена, – осторожно объяснил я свой вопрос. – И как мне тебя называть?

– Называй просто – Дедушка, – сказал мой новый знакомый.

Я осторожно покосился на Дедушку: он сидел на скамейке, свесив ноги, которые не доставали до пола, и смотрел в пространство перед собой.

– Дедушка, а почему ты спросил, буду ли я драться?

– Ну, ты же с водяным подрался! Я же не знаю, что там у вас с ним произошло. Хотя, по совести сказать, водяной всегда был буян и драчун. Дикий совсем, живет в воде, людей вокруг нет: одни рыбы да русалки. Того и гляди сам такой же стану от одиночества. Хорошо, хоть твой отец иногда приезжает. Жизнь совсем другая стала.

– Я с водяным драку не начинал. Я поплыл, а он на меня напал, – объяснил я. – И честно говоря, хорошо отделал. Вон глаз подбил.

– Ты в его омут полез, что ли? – спросил Дедушка по-деловому.

– А кто его знает? – честно признался я. – Иваныч сказал, что там живет водяной, доплыви туда и обратно, и все.

– И ты знал, что он там, а все равно поплыл? – неодобрительно покачал головой Дедушка.

– Я не верил, что водяные существуют, – оправдался я.

– А теперь?

– А теперь у меня синяк под глазом, – ответил я. – Странно все…

– Что странно? – переспросил Дедушка.

– А все, Дедушка, странно. Вся жизнь странная.

– Это правда. Вся жизнь так поменялась, что и непонятно, что происходит с людьми. Все разбежались, хорошо, иногда на лето приезжают, детишек привозят, а многие как в воду канули.

– Ты это про что, Дедушка? – спросил я.

– Люди пропадают, – грустно ответил домовой.

– В каком смысле? – не понял я.

– В таком. Были семьи, люди жили себе и жили, вот на этой печке детей заделывали, маленькие человечки рождались, росли, шумели. Старики на погост, а им на смену маленькие приходили, так оно все и крутилось. А сейчас?

– А что сейчас? То же самое, – ответил я.

– То же – да не то же, – передразнил меня Дедушка. – Все дома пустые стоят, на всю деревню три семьи, да и у тех все дети уехали. Вот и твой отец уехал из родного дома.

– Люди в городе живут, что тут особенного? – не понял я.

– Я о городах говорить не могу – там не жил. Но то, что дома опустели здесь, я вижу. А дом без хозяина – сирота. А дома нет – и домового нет.

– А куда домовой девается, если дом разрушается? – задал я вопрос, одолеваемый любопытством.

Вместо ответа Дедушка повернул голову в мою сторону, и в лунном свете я увидел его светящиеся глаза, в которых была грустная усмешка. Он чуть пожал плечами. А потом, помолчав, неуверенно сказал:

– Я слышал, некоторые обратно в лешие подались, но я думаю, что навряд ли. Домовые раньше лешими были, но потом как-то так получилось, что люди леса рубили, дома строили, вот в этих домах лешие прижились и стали домовыми. Но жить домовому среди леших не подарок, лешие дикие, грубые, вроде твоего водяного, драчуны. А домовой, он к дому, к семье привык, потому и зовут его – домовой. Так что нет дома – нет и домового.

– Дедушка, иди ко мне жить. У меня большая квартира, я теперь вообще один живу, с псом.