Корабль Рима - Джон Стэк

Завидев приближающуюся пару, морские пехотинцы прервали тренировку. Намерения этих двоих были очевидны. Септимий снова сбросил тунику и принялся разминаться. Легионеры проворно выстроились полукругом на носовой части палубы, чтобы все могли наблюдать за схваткой. Послышался шепот — это заключались пари — и подбадривающие крики, которые заметно усилились, когда Халил тоже снял тунику, обнажив мощный торс. Ставки вновь изменились после того, как раб взял деревянный меч. Ловкость его движений свидетельствовала, что он хорошо знаком с этим оружием. Бойцы сошлись в центре палубы, и жизнь на судне словно замерла.

— Как твое имя, раб? — Последнее слово Септимий произнес презрительно, стремясь разозлить противника.

— Халил.

— Ну, Халил, сейчас я преподам тебе пару уроков.

Дразня противника, Септимий сместился вправо, описывая окружность на расстоянии двух вытянутых рук.

— Только после того как я опозорю тебя перед твоими людьми, римлянин, — с угрозой в голосе ответил Халил.

Септимий удивился угрозе, а также уверенности раба, осмелившегося так агрессивно разговаривать со свободным человеком.

От Халила не укрылось удивление центуриона, и нубиец использовал благоприятную возможность для атаки. Захваченному врасплох Септимию пришлось отступить — удары нубийца оказались быстрыми и точными. Центурион мысленно выругал себя за потерю бдительности; примитивный трюк противника отвлек его, открыв для стремительной атаки.

Септимий отбил меч нубийца и нанес удар, нацелившись в нижнюю половину тела противника, чтобы вывести его из равновесия и самому перейти в атаку. Через несколько секунд он понял, что перед ним достойный противник. Центурион, не расстававшийся с мечом много лет, опытом значительно превосходил Халила, но большую часть времени он сражался в строю и только последние десять месяцев упражнялся в единоборстве. Халил тренировался в два раза дольше, и его наставниками были лучшие гладиаторы, нанятые на деньги Сципиона. На стороне Септимия были чувство равновесия и точный расчет, но нубиец превосходил его в технике фехтования. Каждый из бойцов стремился использовать свои преимущества.

Септимию пришлось вновь отступить перед серией из двенадцати ударов, которые непрерывным потоком обрушил на него противник и которые дважды преодолели защиту центуриона. Один удар пришелся в корпус, другой — в верхнюю часть бедра. При каждом пропущенном ударе Септимий с трудом сдерживал стон: тяжелый деревянный меч оставлял на коже багровые синяки. Центурион ответил контратакой, и, хотя его удары были не такими искусными, как у нубийца, Халилу пришлось приложить серьезные усилия, чтобы уклониться от меча противника.

Септимий продолжал наступать, не давая нубийцу передышки между атакой и контратакой. Неослабевающий ритм схватки постепенно начинал сказываться, и Халил громко вскрикнул, когда рукоять меча Септимия с силой вонзилась ему в живот. Яростно зарычав, гладиатор снова бросился вперед, но центурион, используя для защиты свое превосходное чувство равновесия, заставил его раскрыться на последнем ударе и воспользовался этой возможностью для новой атаки.

Аттик молча наблюдал за поединком, облокотившись на поручень кормовой палубы. В самом начале он вместе с остальной командой подбадривал Септимия, но теперь умолк и с восхищением смотрел на бойцов. Это были равные противники. Через десять минут схватки рука Халила, державшая меч, явно устала. Его выпады потеряли прежнюю стремительность, но непрерывная серия ударов оставалась смертельно опасной, и Септимий с трудом отбивал очередную атаку.

Оба обливались потом, и каждый удар сопровождался хриплым стоном как нападающего, так и защищающегося. Решающий удар еще не был нанесен, но на теле обоих бойцов появились отметины — там, где противнику удалось преодолеть защиту.

— Стойте!

Все повернулись туда, откуда прозвучала команда, за исключением двух бойцов, которые едва заметно отстранились, не отрывая взглядов друг от друга и тяжело дыша. Сципион спустился на главную палубу и подошел к противникам. Затем медленно окинул их взглядом, словно оценивая. Он явно пытался представить исход прерванного боя.

Перед схваткой Сципион не сомневался в превосходстве Халила. Но уже через несколько секунд после начала боя его опытный глаз заметил главный недостаток нубийца. Гладиаторы редко бились насмерть, особенно бойцы уровня Халила: состязались они в основном в искусстве фехтования. Центурион же много раз смотрел в лицо смерти и не умел сражаться иначе. Центурион должен был убить, чтобы не быть убитым, а гладиатор сражался до первой крови, после чего объявлялся победителем. Не подвергаясь смертельной опасности, Халил никогда не сможет сравниться с центурионом. Однако Сципион не сомневался: если на кону будет стоять жизнь, Халил сумеет обуздать свою ярость, и тогда против него не устоит никто, не говоря уже о тупом центурионе морских пехотинцев.

— Хорошо бьешься, центурион. — Голос Сципиона не оставлял сомнений, что это просто вежливость.

— Благодарю, консул! — ответил Септимий и вытянулся по стойке «смирно».

Сципион коротко кивнул Халилу и направился к люку на нижнюю палубу, где располагались каюты. Он молча спустился по трапу, и за ним последовали телохранители и нубиец. И только после того как они скрылись из виду, морские пехотинцы нарушили молчание. Прерванная схватка вызвала споры о том, кого следует признать победителем и кто выиграл пари.

Септимий не мешал им спорить. Он провожал взглядом соперника, пока перед его взором не остался пустой люк. Ему еще не приходилось сражаться с таким сильным противником. Септимий инстинктивно дернул плечом, чувствуя сильную боль в руке, на которой проступил багровый синяк. Остаток дня центурион ждал, что раб поднимется наверх и они смогут обсудить потрясающую серию ударов, которую тот выполнял без видимых усилий. Но ждал он напрасно: ни Халил, ни консул на палубе больше не появились.

* * *

Аттик не верил глазам. Везде, куда ни кинешь взгляд, море буквально кишело разного рода судами, от маленьких лодок до торговых галер и громадных судов для перевозки зерна. Аттика захлестнула атмосфера беспрерывного движения и лихорадочной деятельности. Суда сновали туда-сюда, и их курсы часто пересекались; одни направлялись в далекие порты, другие заканчивали свое путешествие здесь, в Остии — главной гавани Рима.

Достигнув суши накануне вечером, «Аквила» повернула на северо-запад и пошла вдоль изрезанного берега Италийского полуострова. Ночью они миновали Неаполь: его огни рассыпались по дугообразному берегу залива и окрестным холмам, подобно отражению звездного неба над головой. Ветер, дувший с берега, от густонаселенного города, скрытого под покровом ночи, наполнил воздух запахом дыма от бесчисленных очагов и терпким духом человеческих тел.

За многочисленными огнями крупного города по берегу тянулись небольшие россыпи огоньков рыбацких деревень. Затем материк снова погрузился во тьму, но его присутствие по правому борту галеры чувствовалось всеми членами команды и пассажирами — не выразимое словами ощущение, заставлявшее вглядываться в темные берега Италии.