Nevermore - Гарольд Шехтер

Поэтому, казалось бы, я должен был почувствовать радость и облегчение, когда, вынырнув из густого соснового бора, мы завидели впереди цель нашей экспедиции. Но нет: не знаю почему, но один вид обиталища достопочтенного семейства Ашеров наполнил мое сердце глубочайшей, невыносимой мукой!

Что же это, гадал я, пока лошади влекли нас к темному, грозно нависающему зданию, — почему один вид дома Ашеров внушил мне такой страх? Ведь помимо общего впечатления небрежения и распада, ничто в этом доме не могло оказать столь безотрадное — столь скорбное — столь глубоко мрачное воздействие на мою душу.

То беспросветное уныние, которое придавило мой дух, когда мы с полковником натянули поводья, остановившись перед грандиозным парадным крыльцом, и смогли внимательнее разглядеть внешние приметы этого здания, его блеклые, лишившиеся краски стены, пустые глазницы окон, плесень, спутанной паутиной свисавшую с застрех, я могу сравнить, из всех известных мне ощущений, лишь с пробуждением курильщика опия. Самый вид этого дома наполнил мою душу неописуемым беспокойством, тем возбуждением и напряжением всех нервов, которое сродни ужасу!

— Домишко-то мхом оброс, — заметил Крокетт, слезая с седла и привязывая поводья к некогда изысканно украшенной, а ныне проржавевшей коновязи. Подняв глаза и пристально оглядев особняк, он неодобрительно покачал головой и пробормотал: — Кабы я жил в такой роскоши, я бы уж постарался получше смотреть за своей норой, чем эти Ашеры!

Пока я слезал со своего скакуна и отводил его к коновязи, полковник уже приблизился к парадному входу.

— Что за… — послышалось его восклицание. Я поспешил к нему и увидел, что внимание полковника привлек тяжелый железный молоток, подвешенный в середине двери. Этот предмет отличался на редкость странной формой, а именно:

— он был отлит и виде поднявшегося на дыбы кентавра, на чьем зверском лице запечатлено было выражение дикой и безудержной похоти. В своих объятиях чудище сжимало нежную девушку, столь нагло и непристойно ухватив ее, что — краснею, выводя эти слова на бумаге, — бюст ее был обнажен самым нецеломудренным образом!

— Ох уж эти Ашеры, — проворчал Крокетт, уставившись на дверной молоток с гримасой, в которой восхищение пропорционально смешивалось с потрясением и негодованием. — Лягушатники, что ли?

— Насколько мне известно, — возразил я, — семья английского происхождения.

— Ну-ну, — буркнул Крокетт. — Чтоб меня повесили — в жизни не видел ничего подобного! — И, ухватившись за хитрокованый молоток, застучал им в металлическую пластину на двери.

На его призыв ответило молчание, столь затянувшееся, что я уже готов был сдаться. Должно быть, обитатели угрюмого жилища покинули его и наше экспедиция предпринята втуне! Выждав с минуту, полковник вновь взялся за молоток и возвестил о нашем присутствии целым рядом громких, настойчивых ударов — и снова без всякого отклика.

Только я обернулся к моему спутнику, чтобы поделиться с ним возникшими у меня соображениями, как изнутри дома послышались другие звуки: шарканье ног — грохот отодвинутого засова — скрип дверных петель. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, едва позволяя разглядеть в глубоком сумраке холла чье-то до странности бледное лицо.

— Что вам нужно? — вопросил голос, столь же проржавевший и отвыкший от употребления, как и дверные петли.

— Добрый день, — как нельзя любезнее ответил я. — Мы хотели бы поговорить с хозяином этого дома, мистером Роджером Ашером.

— Это невозможно! — воскликнул анемичный персонаж по ту сторону двери. — Он не желает говорить ни с вами, ни с кем другим. Уходите! — И с этими невежливыми словами он попытался захлопнуть дверь.

Однако полковник успел вытянуть руку и, ухватившись за дверь, не дал ей закрыться.

— Потише! — воскликнул он. — Мы с приятелем большой путь проделали и не позволим обойтись с нами так грубо.

— Вас сюда не звали! — запротестовал тот.

— Пусть так. Но Дэвид Крокетт никому спуску не дает. Когда со мной говорят пребережительно, я раскаляюсь, точно клещи кузнеца!

Эта яростная речь оказала некоторое действие на бледнолицего.

— Полковник Дэвид Крокетт? — переспросил он. — Из штата Теннесси?

Единственный и неповторимый! — отвечал пограничный житель. — А это мой напарник, мистер Эдгар По из Балтимора.

— По, — также раздумчиво повторил анемичный тип. — И это имя не вовсе незнакомо мне. — После очередной заминки — похоже, в этом человеке происходила сильная внутренняя борьба — он испустил глубокий вздох, словно капитулируя, отступил от входа и широко распахнул перед нами дверь. — Вероятно, я был неправ. Входите, джентльмены, входите. Скорее! Скорей! Воздух снаружи слишком сырой и холодный, я не могу подвергаться губительным сквознякам!

Повинуясь этому приглашению, мы с Крокеттом поспешно переступили порог угрюмого дома, а бледный господин, который, как я уже догадывался, был не кто иной, как домовладелец, мистер Роджер Ашер собственной персоной — немедленно захлопнул дверь наглухо.

— Сюда, джентльмены, произнес этот странный индивидуум, приглашая нас пройти по длинному, сумрачному кори дору Уходящие ввысь стены были увешаны темными, обветшавшими гобеленами; на дорогой, до дыр изъеденной молью ткани виднелась причудливая вязь орнаментальных фигур и тонкого, экзотического узора.

Проводив нас в просторную и столь же сумрачную гостиную, наш кадаверозный хозяин жестом указал на два массивных кресла черного дерева, упиравшиеся ножками в потертый саксонский ковер перед пылающим камином. Скинув шляпу и дорожный плащ, я опустился на один из этих предметов меблировки, а Крокетт облюбовал второй. Тем временем Ашер подошел к камину и разворошил кочергой горящие головешки, что позволило мне внимательнее оглядеть большую, запущенную комнату.

На взгляд размеры ее составляли по меньшей мере тридцать на двадцать пять футов. Половицы старинного дуба потемнели со временем до черноты; потолок, тоже из гнетуще-темного дуба, был высоким и сводчатым, с богатой, но громоздкой и гротескной резьбой в то ли готическом, то ли друидическом стиле.

Стену напротив входа почти полностью занимало высокое окно с алыми панелями, обрамленное ниспадающими шторами такого же алого, хоть и несколько выцветшего оттенка. Сквозь алые витражи проникали слабые отблески света, и благодаря им отчетливее проступали наиболее крупные предметы окружавшей меня обстановки. Но понапрасну я напрягал глаза, пытаясь разглядеть что-либо в отдаленных уголках гостиной, погруженных в глубокую тень, где мне мерещилась пара неподвижных часовых. Позднее я обнаружил, что то были хранившиеся в семействе Ашеров из поколения в поколение и слегка уже проржавевшие средневековые доспехи. Одна из этих фигур стояла напряженно выпрямившись, сжимая в металлической правой перчатке грозный боевой топор или алебарду, а второй была придана еще более воинственная поза: колени слегка согнуты, в руке копье с длинной рукоятью, направленное прямо вперед, как будто воин изготовился к нападению.