Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд

Невзирая на колоссальное воздействие, какое новости о разгроме под Виторией оказали на мирные переговоры, Испанский театр военных действий оставался второстепенным. Будущее Европы решалось не на пиренейских перевалах, а между Одером и Эльбой. К концу июля даже крайним оптимистам стало ясно, что переговоры ничего не решат, и впереди лежат новые битвы, еще более кровавые, чем Лютцен и Баутцен.

Отступив от оговоренной нейтральной зоны, которая протянулась от устья Эльбы до чешской границы, капитан Барре из 47-го полка занимался реквизициями скота для дивизионного интендантства. Его дневниковые записи, посвященные успехам в этом предприятии, дают некоторое представление о том, во что обходилась война местным землевладельцам и крестьянам. Действуя из Нейдорфа по приказам генералов Жубера и Компана, Барре собрал четыреста коров и бычков, три тысячи овец и множество коз и лошадей, доставив их в расположение армии. «Если бы я хотел разбогатеть, мне бы это удалось без проблем, — пишет он. — Бароны-землевладельцы предлагали мне золото, если я оставлю им половину реквизированного у них». Однако он возвращал скот, отнятый солдатами у бедных крестьян, которые приходили жаловаться, но, когда раненый итальянский генерал попытался воспрепятствовать его реквизициям в одном из замков, Барре в ответ потребовал письменный приказ. Генерал не осмелился оставлять свой автограф на бумаге, и капитан отбыл со скотом.

Несмотря на отсутствие боев и переходов, Барре весь июнь и июль не знал ни минуты отдыха. Большую часть времени он провел надзирая за ремонтом обуви, истрепанной одежды и рваной кожаной амуниции «своих деток» и был встревожен возрастающим числом самострелов среди рекрутов, которые утолили жажду славы под Лютценом и Баутценом и теперь стремились домой, к мирной жизни. Импульса от этих неожиданных побед хватило до начала лета, но скука и неудобства бивуачной жизни и почти полная уверенность в том, что осенью последуют тяжелейшие испытания на поле боя, уничтожили последние остатки воинского пыла. Однако рекруты были деморализованы не более, чем профессиональные солдаты, особенно старшие офицеры Великой армии. В течение долгих недель переговоров над французским лагерем сгущался мрак, как будто на победителей в стольких кампаниях уже наползала тень финального поражения. Бертье, начальник штаба, который с 1796 года всегда был рядом с Наполеоном, убеждал своего патрона пойти на компромисс, согласиться почти на любые уступки ради общего мира, и его доводам вторили такие старые вояки, как Удино и даже Ней, не говоря уже о потоке просьб, доходивших до имперской штаб-квартиры от парижских политиканов. Но Наполеона, понимающего необходимость мира, эти мольбы только раздражали. Много лет спустя, оглядываясь на ту ситуацию, он оправдывал свои побуждения, заявляя, что его советники видели только общие контуры проблемы, и лишь он один мог изучить ее во всей полноте. Заключенный на скорую руку мир, вроде того, что следовал за иными из его прежних триумфов на поле боя, с его точки зрения, был бы катастрофическим для Франции, поскольку дал бы другим державам время привести свои планы в исполнение и собрать еще большие силы для возобновления наступления через год. По его мнению, хоть сейчас ситуация складывалась совсем не в его пользу, все же лучше было сделать решительный ход теперь, когда его врагов одолевали взаимное недоверие и значительная неуверенность, а Австрия оставалась нейтральной. Еще одна военная победа — и эта неуверенность наверняка приведет к распаду коалиции, после чего он сможет делать уступки с достоинством и торговаться с позиции силы. Таким было общее направление его размышлений в последние недели продленного перемирия.

Что же до предчувствий его военачальников, Наполеон пребывал в частичном неведении относительно упадка боевого духа у ветеранов и новобранцев. Барре заявляет, что главный хирург Ларрей лгал, докладывая в штаб, что случаи самострелов среди нижних чинов редки. «Их было, — утверждает капитан, — более двадцати в моем батальоне и, вероятно, более 15 тысяч во всей армии». Еще одной проблемой, вставшей перед Барре и другими командирами, была вспышка кожных заболеваний у солдат, многих из которых одолевали вши. Других, не привыкших к жизни в таких тяжелых условиях, приходилось отправлять в госпиталь даже при незначительных болезнях. Слабое телосложение многих из девятнадцатилетних призывников окажется решающим фактором осенью с ее бесконечными дождями.

Однако на самом верху предпринимались огромные усилия для поддержания боевого духа на максимально возможном уровне. 15 августа, день рождения Наполеона, всегда отмечался в лагере пиром и салютом. В этом году, в связи с приближением окончания перемирия, его перенесли на 10 августа, и всем маршалам и генералам, командующим корпусами, было приказано устроить развлечения для своих офицеров, для чего выделялось по шесть франков на человека, и выдать двойной рацион продовольствия. Из имперской казны также была выплачена премия всем сержантам и рядовым в размере двадцати су.

Барре, служивший в Шестом корпусе Мармона, принял участие в красочном смотре 27-тысячного войска с 82 пушками, после чего в местной протестантской церкви офицерам было предложено угощение. На огромном железном противне были зажарены целиком три косули «к удовольствию любителей оленины, ибо весь банкетный зал пропитался этим запахом». После обеда устроили игры. «Это был хороший день, но за ним последовало много плохих», — отмечает капитан.

Одной из слабостей Наполеона в то время было отсутствие четкой информации о том, что происходит в лагерях союзников. Точные сведения о боевом духе русских и пруссаков придали бы ему больше уверенности, чем у него было сейчас, поскольку в штабах врагов царили раздоры и сильные сомнения в исходе дела. В попытке наладить разведку Наполеон писал из Дрездена Бертье, приказывая ему выбрать четырех раненых офицеров, знающих немецкий, чтобы те отправились в Теплиц и Карлсбад «на воды, там внимательно прислушивались и сообщали обо всем, что происходит на курортах».

Объем его корреспонденции во время перемирия был колоссальным. Император не только занимался рутинными военными проблемами и посылал запросы о передвижениях своего брата Жозефа и других ненадежных французов, но и диктовал детальные инструкции, касающиеся обширного и разветвленного лабиринта государственных и личных дел. Он пишет Камбасересу, архиканцлеру империи, жалуясь, что императрица Мария Луиза принижает значение благодарственных молебнов в Нотр-Дам, посетив лишь один из них в честь победы своего мужа при Баутцене. «Чтобы иметь дело с такими людьми, как парижане, надо обладать чрезвычайным тактом», — язвительно замечает он. В тот же день он пишет жене, выражая крайнее неудовольствие тем, что она принимала архиканцлера лежа в постели, указывая, что «это крайне неприлично для женщины, не достигшей тридцатилетнего возраста!». На следующий день он требует послать в Дрезден