Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить - Майкл Хебб

С самого моего детства мы с мамой не были очень близки. Насколько я помню, наши отношения всегда строились с определенной дистанцией. Я вовсе не осуждаю ее: она растила нас с братом, пока у отца развивался и прогрессировал Альцгеймер. Это был настоящий кошмар. Кроме того, у нее самой отсутствовал пример материнства. Развитию этих качеств вовсе не способствовало то, что росла она в неполной семье в городе Огден, штат Юта. Во всем мире царила Великая Депрессия, а едва маме исполнилось восемнадцать, она оставила и семью, и мормонскую церковь. Казалось, что ее жизнь по-настоящему началась, когда она встретила отца, но вот спустя всего десять лет его разум начал разрушаться. История моей семьи – это пример того, как судьба сначала дает тебе нечто прекрасное, а затем забирает, и до недавнего времени я бессознательно воссоздавал этот «травматический замкнутый круг».

Со смертью отца неприязнь между мной и матерью усилилась, а затем совместные усилия подросткового кризиса и менопаузы завершили дело. Она выкинула меня из дома в пятнадцать, затем я на год вернулся. Окончательно съехал, когда мне было семнадцать лет. На публике, впрочем, мы всегда умели произвести хорошее впечатление. Моя мама элегантна, очаровательна, очень умна, и мы оба понимали, как следует вести себя в обществе. Конечно, где-то в глубине души мы любили друг друга, но там же жило много злости, боли и взаимных обвинений.

Некоторые называют это моментом «ясности ума», другие полагают, что их природа божественна. Но как бы то ни было, сильнейшие откровения – это часть человеческого бытия.

Как-то во время медитации я пережил такое откровение в отношении моей мамы, внезапно перейдя от попыток успокоить разум к полному и ясному представлению ее смерти и последних месяцев жизни. Я не думал о том, как это произойдет, не воображал ее смертельно больной, но ясно видел, какова будет моя роль, когда ее жизнь подойдет к концу. Я осознал, что именно я буду рядом с ней, когда неизбежно и неудержимо потекут последние месяцы, недели и дни ее существования.

Прошло девять месяцев, но я не рассказывал ей о своем видении. Как-то ноябрьским субботним вечером в Лос-Анджелесе я сидел на семинаре-тренинге для мужчин. Преподаватель попросил нас подумать обо всех женщинах, которым мы каким-либо образом причинили боль. Не концентрироваться на том, что конкретно случилось, а просто представить тех, с кем мы сделали что-то, о чем жалеем. Он хотел, чтоб мы составили ранжированный список: матери, жены, бывшие, дочери, подруги, любовницы. Времена, когда мы вели себя бессердечно, гадко, были холодны, агрессивны, полны ненависти. «Составьте список, – сказал он. – Запишите все имена». С момента, когда мы начали писать, в аудитории ни на минуту не становилось тихо: все время слышался скрип карандаша по бумаге, и списки росли.

Спустя двадцать минут преподаватель остановил нас и заявил: «Итак, джентльмены, я был не совсем честен. Эти списки – это не просто задание, это адресаты ваших грядущих звонков…»

Попробуйте сейчас вообразить волнение, которое прокатилось по всей комнате.

Преподаватель продолжил: «Хочу, чтоб вы взяли пять первых женщин из списка, не считая тех, кто сидит в тюрьме, или же тех, звонок которым поставит под угрозу вас или ваших близких. Все прочие – ваши цели. Ваш сосед станет вашим партнером на ближайший час: поддерживайте друг друга, пока будете звонить этим женщинам и извиняться. Будьте искренними. Сразу подумайте, за что вы действительно способны попросить прощения – любую фальшь они почувствуют. Пусть эти звонки станут небольшим первым шагом. Дайте им понять, что готовы поговорить обо всем более подробно, но сейчас просто хотите сознаться, что сожалеете о прошлом».

Я сразу же решил, что звонок любой из матерей моих детей – да, речь идет о двух разных женщинах – осложнит нашу и без того непростую историю борьбы за родительскую опеку. На третьем месте в списке стояла моя мать, за ней – женщина, с которой я был жесток на свидании, а затем гениальная коллега, которую я отстранил от работы, хотя она не заслужила подобного наказания. Дальше шли куда менее значимые истории. Большую часть яда я вложил в главные отношения в моей жизни, предпочитая использовать отточенное презрение вместо прямых ударов.

Я позвонил маме и, с бешено бьющимся сердцем, попал на автоответчик, испытав огромное облегчение. Мой партнер Мэтт в это время звонил своей матери, и вот в середине их долгого, очень личного разговора мой телефон завибрировал. «МАМА» – высветилось на экране. Отойдя в сторонку, я поднял трубку.

Мы обменялись любезностями, затем я перешел к делу. Я честно рассказал обо всем, что понял о предстоящем конце ее жизни. Попросил прощения, что не говорил ей этого раньше. Сказал, что, как бы мы ни были далеки друг от друга в эмоциональном плане, она может рассчитывать на меня. Что, когда она выйдет на финишную прямую, я буду рядом, в любой момент. Что она может положиться на меня во всем, что ей не нужно беспокоиться. Что я возьму на себя всю рутину и позабочусь о ней. Мы плакали уже по обе стороны трубки. Уверен, она была так же поражена, как и я, когда на меня снизошло то откровение. Всегда предполагалось, что основной груз заботы о маме возьмет на себя мой брат, ибо такова была его роль в семье.

Сквозь слезы она проговорила, что понимает, как тяжело мне было говорить подобное, и что она ценит это. А затем произошло нечто, что я могу объяснить только волшебством.

Моя мама сама попросила прощения.

Она целиком взяла на себя ответственность за ту отчужденность, которая присутствовала в наших отношениях, и извинялась за то, что отталкивала меня, еще когда я был ребенком.

С самого моего детства мама всегда оборонялась. Все, что было хоть немного похоже на критику от меня, моего брата или от кого бы то ни было, она тут же оборачивала против говорящего. Но, когда я сказал маме, что буду рядом в момент ее смерти, когда она будет слабее и уязвимее, чем когда-либо, сорокалетний лед наших отношений растаял. Столкнувшись со смертью плечом к плечу с мамой, я смог простить ее, увидеть ее в новом свете. Через смерть, через мысли о смерти мы смогли воссоединиться.

Что же касается вопроса, который стоит в заглавии, то для меня он раскрывает наиболее прекрасные моменты заботы о другом человеке. А еще заставляет подумать об испытаниях, которые ждут впереди, и о возможности исправить все, прежде чем мы перевернем финальную страницу жизни.

В горных городках на северо-западе Южной Каролины подавляемые разговоры встречаются с той же частотой, что и кизиловые деревья.

Онколог, лечащий Бекки, ясно понял, что в ее семье не принято говорить о смерти и раке. Отец Бекки выразился так: «Мы здесь не произносим слова на букву «р». Несмотря на это, а, быть может, именно поэтому Бекки записалась на званый ужин о смерти и совместную медитацию. Ради этого она проехала по самому забитому в Америке шоссе за пределами Атланты по пути в маленький городок Серенбе.