Порочные - Мира Вольная

Такая же кривая улыбка растянула губы Маркуса, он подался ближе ко мне, глаза странно мерцали в тусклом свете старой лампочки.

— Рискнешь проверить размер моих яиц? Достаточно просто руку протянуть, Бартон.

— Фу-у, как плоско, Джефферсон. Все-таки онлайн курсы по съему барных давалок, да?

— Ты подозрительно много об этом знаешь, — продолжал скалиться оборотень. — А вот мне вчера гуглить пришлось.

— Столько усилий ради меня, — всплеснула руками. — Сейчас расплачусь, — я вытерла воображаемые слезы средним пальцем.

Со стороны Джефферсона послышался глухой рык.

— Зануда…

— Ребят, — подал голос с моих колен Колдер, — может, вам номер снять?

Я захлопнула рот, подавившись готовой сорваться с языка фразой.

— Помолчи, будь добр, — хмыкнул Марк, отстраняясь, — пока папочка с мамочкой выясняют отношения.

— Да ради бога, я никуда не тороплюсь, — пожал плечами Колдер. — Только задница мерзнет.

— Отрасти наконец шерсть, — оскалился Джефферсон, — и не будет мерзнуть, заодно сделаешь всем огромное одолжение.

— Идиоты, — протянула я, глядя на широкие улыбки обоих. Я прекрасно отдавала себе отчет, что и наша перепалка с Маркусом, и небольшая пикировка с Артуром — лишь способ снять напряжение перед началом отвратительной процедуры. Не более того. Именно поэтому Джефферсон и повелся, именно поэтому Колдер и влез.

Я тряхнула головой, посмотрела еще раз на обоих и подняла цепи, протягивая первую пару Маркусу.

— Давайте начинать, — вздох вырвался из груди вместе со щелчком замка на лодыжках Колдера. Я заковала руки.

— Расслабься, Арт, — пророкотал Марк.

— Я очень постараюсь все сделать быстро, — мои руки опустились на виски шута-Артура, воздух стал тяжелым и вязким: волк Джефферсона выбирался наружу.

— Выходи, — еще ниже, с рыком приказал Джефферсон.

Дрожь прошла по телу Колдера, задрожали руки и ноги, зазвенели цепи, кожа под моими пальцами в миг стала горячей, покрылась испариной, сжались челюсти. Я нажала на кнопку тонометра.

Ну, понеслась.

Я пробую расслабить спину и плечи, нагибаюсь над Артом так низко, как только могу, и втягиваю носом воздух. С шумом, глубоко. Закрываю глаза, чтобы ничего не отвлекало.

Как и вчера в спальне, зверь Колдера сейчас ощущается вполне здоровым и сильным. Становится гуще и резче его запах.

Артур пахнет раскаленным металлом, кожа под моими пальцами почти обжигает, она влажная от пота. Скользкая. Бьется вена, отдавая в подушечки и тело чужим пульсом. Частым, рваным.

Я стараюсь не замечать присутствия другого волка, стараюсь не обращать внимания на его силу, запах, но… это чертовски сложно, потому что этот другой волк гораздо сильнее, опаснее, гораздо опытнее, его запах для меня, как…

Нет.

Я еще ниже нагибаюсь над Артом, почти касаюсь носом его волос. Дышу им. Часто, коротко. Мне надо сосредоточиться на нем. Только на нем, потому что именно с ним что-то не так. Что-то…

Опять адреналин и серотонин, снова правое полушарие и писк тонометра, отрывистый, гулкий, как стаккато на западающих клавишах, только где-то… где-то не в этой реальности.

Еще один глубокий, тягучий вдох. Специально медленный, нарочито медленный, чтобы разобрать каждый оттенок, чтобы разложить их на составляющие, чтобы понять.

Волк пробивает себе путь наружу, медленно проникает в кровь, делая ее темнее, заставляя двигаться в тканях медленнее, в мышцы — увеличивая и растягивая, вынуждая напрягаться, рваться, меняться. Хрящевые ткани, органы, кожа, волосы.

Зверь почти во всем теле, в каждой клетке, в каждом капилляре, в каждом нерве, еще миг — и изменения, пока только внутренние, начнут проявляться снаружи.

Арт дергается и хрипит. Звенят… Тяжело и протяжно звенят цепи, отражаясь длинным эхо от стен пустого подвала, будто напоминая, для чего все это, заставляя вспомнить, что обращение до конца так и не случится.

Арт бьется все сильнее, пахнет кровью, что-то трещит и скрипит, слышится глухой рык Джефферсона, какие-то обрывки слов, сквозь этот рык, или вместе с ним, или вместо него…

Я медленно открываю глаза, соображаю плохо, вижу еще хуже, ориентируюсь в пространстве почти на одних инстинктах.

И Арт, и Марк — лишь размытые пятна.

Я медленно отрываю едва ли не обожженные пальцы от виска Колдера, хлопаю ладонью рядом с собой в поисках шприца, приготовленной ваты с антисептиком.

Это глупо — антисептик — потому что я все равно без перчаток, мы в старом засранном подвале, Арт на полу… Но перфекционист во мне требовал сделать хотя бы что-то, хотя бы попытаться. Иногда его голос невыносим, иногда его чертовски сложно задушить.

Зверь так близко… шевелится практически под кожей. Совсем-совсем рядом.

Игла легко входит в напряженную руку, вена видна так отчетливо, будто прорвала кожу, и кровь кажется почти черной.

И как только это происходит, Колдер начинает рваться, выгибается, мечется, подскакивает.

— Держи. Его, — отрывисто, чужим голосом, снова почти приказ альфе. — Три шприца, — хрипло, как туберкулезник.

Арт пытается сбросить с себя мои руки, его когти прорывают мою кожу. Боль на миг обжигает, и лишь усилием воли я все еще смотрю, что творится у него внутри, что происходит с его организмом.

Джефферсон наваливается на друга, придавливает его собой к полу, смотрит на меня. Я не понимаю всего того, что сейчас во взгляде мужчины, только качаю головой. Очень медленно, потому что тело не способно на быстрые движения и реакции. Потому что мозг слишком занят.

— Еще. Два.

Второй вакутайнер.

Чаще и чаще сокращаются сердце и легкие, разгоняя кровь, все больше и больше адреналина, тестостерона. Андрогены, тироксин, дигидротестостерон. Щитовидка, надпочечники, гипофиз.

Я практически не понимаю, что происходит вне этого всего, ничего не ощущаю и не слышу. Боль проходит так же быстро, как и появляется. Мигает и исчезает вспышкой от хвоста кометы.

Когда-то, лет в тринадцать, мой первый и единственный пубертатный бунт ознаменовался желанием наплевать на «талант» и стать астрономом. Я любила лежать на утесе и в темноте ночи, вглядываясь в созвездия, выискивать падающие звезды. Желание всегда было одним и тем же…

Артур рвется сильнее, рычит низко и гулко Марк. И воспоминания о бесконечном, звездном небе растворяются.

Третий вакутайнер.

Я откладываю его и нащупываю тампон. Беру слюну, а потом возвращаю руку на голову Колдера. Его волосы стали жестче, гуще, запах теперь настолько яркий, что мне не надо нагибаться, мне даже можно не вдыхать, он и так просачивается в каждую клетку, забивает собой все, окружает и утягивает за собой.