Борн - Джефф Вандермеер

* * *

Поскольку Борн шел со мной, нам следовало «пастись» близко к дому, что было против правил, но иного выбора у меня не было. В последнее время я и сама предпочитала не отдаляться от Балконных Утесов. Морд, конечно, был мощной силой, но вместе с тем очень заметной, а вот Морокунья – клинком, который вы не видели до тех пор, пока он не вонзался вам под ребра. Ее знаки и символы появлялись повсюду, некоторые районы стали очень небезопасны, быстро заполнившись ее ревнителями и живыми во плоти прозелитами. Буквы «М», нацарапанные на стенах домов, могли означать Морда. А могли и не означать.

Я решила рискнуть и посетить промышленную зону к северо-западу от Балконных Утесов. В этом лабиринте складов и проржавевших остовов цехов прятались многочисленные провозвестники смерти: безразличные, опустелые, молчаливые. Дымовые трубы, задушившие этот город. Конвейеры, завалившие мир ненужными товарами, но нас заставляли верить в их нужность. А затем пришла Компания и осуществила наши истинные, подспудные желания.

Район этот был обманчиво сумрачен, тих и спокоен. Большая часть зданий имела повреждения, некоторые были взорваны ракетами еще во время какой-то забытой войны. Путь отыскать труда не составляло, однако приходилось перебираться через беспорядочные нагромождения обрушенных балок. Там легко было оступиться и подвернуть ногу, и вскоре мои старые раны не на шутку разболелись. На сей раз мое вооружение составляли металлическая бита и побитый старый бинокль. Пауки закончились, в поясной сумке у меня сидел один только ядовитый жук. Эти жуки вгрызались в плоть, расправляли жесткие надкрылья и принимались рыть проходы в вашем теле. Одного болевого шока было достаточно, чтобы убить.

Чем ближе мы подходили к центру паутины, тем проще становился путь. Узкие улочки и проходы были свободны от сломанных автомобилей с давно исчезнувшими шинами. Слева застыла лавина кирпичей и обломков бетонных балок, справа – фабричные корпуса, а посередине – целый «хайвей» из пыли. Кирпичи, кирпичи, кирпичи. Балки, балки, балки. Все разбитое в щебень. В этом месте, среди капищ ушедшего века, я всегда чувствовала себя пигмейкой.

Борн, следовавший за мной по пятам, превратился в большой валун, который каждый раз беззвучно останавливался, стоило мне оглянуться. Он почти сливался с окружающим пейзажем. Мне приходилось поминутно оборачиваться, поскольку я никак не могла убедить его идти рядом.

Оглянувшись в очередной раз, я увидела уже не валун, а гигантского извивающегося червя, очень похожего на тех, которые перерабатывали отходы в Балконных Утесах.

Затем вдруг вперед вырвалась, взволнованно жужжа, огромная муха – самая мерзкая из его личин. Впрочем, мой милый сталкер быстро сообразил, что подобный аватар выделяется на окружающем фоне как белая ворона. Зная его чувство юмора, я бы не удивилась, если бы, снова оглянувшись, действительно увидела бы белую ворону. Однако следующее его воплощение лишь подтвердило то, что мне и так было прекрасно известно. А именно, что он очень-очень любит ящериц, пусть даже эта любовь и не взаимна.

Позади меня ковыляла ящерица размером с человека. Виноватая ящерица. Смущенная и социально-неприспособленная ящерица с огромными выпученными глазами и высунутым языком. Рептилия перебегала от камня к камню и выглядывала из-за них, проверяя, не слишком ли далеко я ушла. Картина одновременно ужасная и удивительная, она тревожила меня. Я еще училась «читать» Борна, но что все-таки гласила эта книга, помимо того, что мне придется принять невозможное?

Остановившись, я с закинутой на плечо битой повернулась к Борну лицом. Ящер тут же обратился в камень. Расстояние между нами позволяло говорить, не повышая голоса.

– Борн, я хочу тебя видеть. Ты пришел сюда со мной. Я знаю, что это – ты.

Молчание.

– Борн, ты уже был камнем, червем, мухой, ящерицей. Думаешь, я тупая? Несмотря на то, что сама привела тебя сюда?

Камень слегка закачался из стороны в сторону.

– Ты несколько промахнулся с размерами мухи и ящерицы. И должна тебе сказать, выглядишь отвратительно, совсем как плавательный бассейн.

– Я – камень, – глухо, словно его рот теперь находился где-то внизу, возразил Борн. – Я ведь камень?

– Да-да, на первый взгляд не отличишь. Обалденная, мать ее, каменюка. Настоящий булыжник. А теперь живо превращайся обратно!

Я просто кипела от негодования. Он что, шуточки надо мной шутит? Мне было отнюдь не до шуток. Мне не нравилась его маскировка – грубая, почти клоунская, пусть он это и не нарочно. А если нарочно, то еще хуже. Все его превращения, может, и восхищали, но на маскировку совсем не походили. Подобная смена личин смертельно опасна. И, может быть, я начала впадать в паранойю, но мне померещилось, что позади нас мелькнул тот самый лис.

– Борн, я хочу, чтобы ты вел себя достойно, – сказала я булыжнику.

Тот пробурчал что-то про себя. Я не знала, понял ли он, что мне от него нужно.

– Я вырастила тебя из горошины. И тебе это прекрасно известно.

Мы с ним оба придерживались этой версии, поскольку она была проста и незамысловата, пусть даже он никогда не был горошиной, и «выращивание» заняло каких-то четыре месяца, а не всю жизнь. Хотя, быть может, для него эти четыре месяца и были всей жизнью?

– Да, – признал булыжник. – Ты вырастила меня из горошины.

– Ты ведь знаешь, что я хочу для тебя лучшего?

Камень вновь обратился ящером, но его шкура осталась серой, сливаясь с окружающей пылью. Со стороны, наверное, казалось, что я разговариваю с пустотой.

– Самого наилучшего, – подтвердил Борн. – Или лучшего из того, что ты знаешь. Как знать, знаешь ли ты как?

Я проигнорировала эту выходку, просто закрыв на нее глаза, как в свое время делала моя мать.

– Борн, выходи! Игры кончились. Ты можешь сколько угодно умничать, проявлять смекалку и бдительность. Но дурачиться в городе нельзя, – я знала, что все эти слова ему известны. – Ты можешь играть и дурачиться только в Балконных Утесах.

Борн вновь стал Борном, что по-прежнему меня пугало.

– Прости, Рахиль.

– Не мог бы ты принять человеческий вид? – попросила я. – Пожалуйста.

– Хорошо.

Борн сделался более или менее похожим на человека в нормальной, а не «волшебной» шляпе, пусть даже сотворенной из его собственной плоти и кожи. Шляпа была ковбойской, он увидел такую в рваном комиксе о Диком Западе. Я бы предпочла что-нибудь иное, образ ковбоя был для меня чужим и значил меньше, чем ничего.

Мы договорились, что Борн соорудит себе что-то вроде маскхалата, подобный наряд скрывал бы отсутствие ног. По мере взросления мой воспитанник все реже и реже их отращивал. Видимо, нижние конечности не вписывались в его архитектуру. Слава богу, Борн хотя бы не обзавелся тысячью «ресничек», перебирая которыми, передвигался бы по каменистой земле.

Кроме всего прочего, фиглярство Борна вырывало у меня почву из-под ног, вбивая клин между мной и окружающим и мешая оценивать обстановку. Надо было сразу отвести его назад в Балконные Утесы. Вместо этого я решила идти дальше.