Борн - Джефф Вандермеер

Острый, горький запах крови достиг даже крыши. К нему примешивался запашок мочи и дерьма.

Кто-то умолял о пощаде, кто-то гордо отказывался сдаваться, хотя ни то ни другое не имело смысла: последыши Морда ни с кем не вступали в переговоры. Единственной формой подчинения, которую они признавали, была смерть.

Когда все закончилось, пол цеха представлял собой кошмарную картину, нарисованную кусками тел и потоками крови.

Грубо очерченный круг, образованный красными, желтыми, темными мазками, будто проведенными метлой или шваброй. Казалось, вот-вот ты заметишь в их хитросплетениях некий смысл. То там, то здесь выделялись завихрения и плотные пятна, еще не тронутые лапами художников. Мне чудилось, что я смотрю на срез Мордова мозга.

Когда они со всем покончили, и размытые, подобные мельтешению крылышек колибри движения последышей Морда стихли, они вновь стали медведями. Медведями, которые в отличие от своего прародителя не умели летать.

Медведи, чей золотой мех был покрыт кровью, бродили, разглядывая плоды своей битвы, ворчание, рычанье и покашливание вырывалось из их глоток, звери то вставали на задние лапы, то вновь опускались на все четыре. Они принюхались, и запах им нравился. Потом, довольно сопя и урча, скатили в центр оставшиеся целыми детские головы.

Они успокоились, и я смогла их сосчитать. Пятеро последышей шутя расправились с двадцатью пятью дикарями.

Тем не менее, хотя последыши не понесли потерь, когда спала горячка битвы и утих боевой задор, стало несложно заметить, во что им обошлась победа: медведи двигались куда медленнее, чем нормальные звери, по их шкурам то и дело пробегала дрожь, а среди рыка нет-нет да и прорезался жалобный стон. В прежней их скорости было что-то неестественное. Что-то, за что они платили последующей вялостью, совсем как люди, отходящие от амфетаминов. Следовательно, последыши были уязвимы, если подстеречь их после боя.

– Мрккккккк, – прогудел один другому.

– Мрркккккккрыв, – откликнулся третий.

– Мрррккккооосссть.

Прорычав все это, пятеро последышей Морда, отяжелевшие и вялые, но по-прежнему опасные, начали подниматься по лестнице на крышу. За ними тянулись отпечатки кровавых лап.

То, что во время побоища я оставалась наполовину спеленута Борном, ничего не значило: он продолжал потихоньку разговаривать со мной, протянув одну из ложноножек к самому моему уху. Если это помогало ему не впасть в панику и не полезть в мясорубку, то и ладно. Я словно сомнамбула отвечала что-то, захваченная зрелищем резни, как никогда ясно осознавая уязвимость собственного тела.

– Плохо-плохо-плохо, – используя свой обычный лексикон, бормотал Борн, наблюдая за умирающими дикарями. – Расточительство. Большое расточительство. Они растратили все впустую.

Словечко «расточительство» было новеньким для него.

– Они умирают, Борн, – пояснила я. – Их убили.

– Их больше нет здесь. И там тоже их нет.

Там? Я не была уверена, что хотела знать, где находится это «там».

– Когда они это делают?

Еще один странный вопрос.

– Сейчас, Борн. Они умирают прямо сейчас. На наших глазах.

При этом я не могла отделаться от подозрения, что он видит куда больше меня.

– Тогда зачем они это делают? Зачем?

Удовлетворительного ответа на этот вопрос у меня не было. То есть вообще. Как и на то, почему Борн больше не казался испуганным. При том, что именно сейчас к нам вверх по лестнице топали последыши Морда и дрожь ступеней не оставляла сомнений в исходе дела.

– Борн, ты не мог бы нас спрятать? – попросила я.

– Спрятать? От кого? – Борн, почувствовав мою нервозность, тоже занервничал.

– От медведей.

– Медведей?

– Тех, которые поднимаются по лестнице!

– Спрятать…

Момент для коммуникационного сбоя и прочих проблем перевода был самым неподходящим.

– Стать камнем. Ты можешь притвориться камнем? Но так, чтобы я находилась внутри тебя и могла дышать?

Я уже знала, что он умеет превращаться в камень. Так почему бы не попробовать? Хоть какой-то шанс.

– Ты же запретила мне быть камнем, – заметил Борн.

– Забудь об этом! Забудь! Теперь ты можешь быть камнем. Ведь ты можешь?

– Да, я могу! – Борн воспылал энтузиазмом. – Я положу тебя внутрь!

– И ты сможешь оставаться камнем, что бы ни случилось? Сможешь? Лежать тихо-тихо, как всамделишный камень?

Медвежий топот все ускорялся, похоже, последыши восстанавливались. Они должны были появиться на крыше с минуты на минуту.

– Я смогу быть камнем.

– А пахнуть как камень? Как настоящий камень?

– Смогу!

– Тогда давай! Только быстрее!

– Хорошо, Рахиль.

Борн раскрылся, развернулся, высоко приподнялся и рухнул на меня волной. Оказавшись в его центре, я свернулась клубочком, сдавленная ворсистой, как бы резиновой плотью.

Я ничего не видела.

И ничего не могла сделать.

Я находилась внутри Борна, как в ловушке, оставалось только надеяться, что снаружи он действительно выглядит камнем.

В темноте я всегда чувствовала себя неуверенно. Она напоминала мне о временах, когда я, еще маленькая, должна была прятаться вместе с родителями. В темноте, тесноте, в ямах, в туннелях… Мы таились, ожидая, что нас вот-вот обнаружат, раскроют, заметят. Надо было сидеть тихо-тихо, почти не дыша, пока опасность не минует. Когда я попала в город, моя паника в подобных ситуациях только возросла.

Медвежье сопение все приближалось, яростный рык, в котором звучала незамутненная звериная жажда крови. То и дело звучали сдавленные хриплые слова их формирующегося языка:

– Мрррккккккк. Мррррррк. Мрррррк.

Мне стало трудно дышать, трудно контролировать свое дыхание. Мое положение было небывалым и вместе с тем привычным. В одном мире я находилась внутри живого кокона, продолжавшего оставаться для меня необъяснимой тайной, при всей моей любви к нему. В другом мире я пряталась в пещере от диких зверей. Измерения привычности и неизведанности столкнулись во мне. Как в тумане, я вновь увидела странный лисий глаз, мертвых астронавтов, необычный кусок мяса в приготовленной для меня ловушке. Увидела подрагивающий Мордов бок.

И пожалела, что со мной нет Вика. Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь, на крыше, чтобы объяснил, что еще можно предпринять. Чтобы все исправил и прогнал последышей Морда. Наверняка он знал, как это сделать. Борн же был всего лишь ребенком. И к тому же просто камнем.

Минутой спустя я услышала, как медведи ходят вокруг Борна-камня. И тут клаустрофобия меня доконала. Я уже готова была заорать, умоляя Борна выпустить меня наружу. Я не могла дышать. Я не могла рассуждать.