И печенеги терзали Россию, и половцы. Лучшие речи великого адвоката - Федор Плевако

Если этот мотив принять, то надо же провести его по всему делу.

Но обвинение само постоянно указывает на отсутствие осторожности в Гаврилове. Обвинение находит два раза машины в доме Гаврилова, видит, что деньги посланы в Одессу Масленникову для покупки машины Гавриловым же, и, веря этим документам, выставляет их как доказательство, что Гаврилов принимал участие. Если таков Гаврилов, то тогда соображения обвинителя о том, что в Варваровке Гаврилов не был из предосторожности, идет вразрез с характером этого же самого лица во время покупки средств преступления, с характером чересчур открытым и откровенным.

Есть только один документ и одно показание, которые могут считаться обвинительной властью уликой.

Из показания оговорщика Зебе видно, что в Варваровке сначала делали 50-рублевые бумажки, и когда делание их не удалось, тогда Щипчинский едет в Харьков советоваться с Беклемишевым о том, чтобы 50-рублевые бумажки отложить в сторону и заняться сериями, на что нужно было получить его разрешение. К этому времени относят телеграмму, в которой Беклемишев дает знать в Бахмут Гаврилову, что в Варваровке дело о подделке улажено, но самому Гаврилову не советует ехать в Варваровку и затем уже говорит о посторонних вещах.

Если бы была такая телеграмма, которою бы уведомлялся Гаврилов о невыезде в Варваровку, тогда это был бы факт решительный, несомненный. Но такой телеграммы в самом деле нет.

Вот текст, на который ссылаются: «Был Щигров, улажено, куда-то не ездит, повидайтесь с Соболевым. Номер косилки».

Сама по себе телеграмма не дает никакого понятия о своем содержании и не может вести ни к какому выводу. Тогда прибегают к толкованию. Не маги или книжники, а те же оговорщики, Гудков, Зебе и пр., берут на себя роль толковников.

И вот что происходит: Зебе утверждает, что Щипчинский ездил к Беклемишеву советоваться о сериях. Беклемишев это отвергает. Слова Беклемишева подтверждает Щипчинский. Чтобы опровергнуть Щипчинского и Беклемишева, Зебе опирается на телеграмму и с авторитетом утверждает, что «Щигров» значит Щипчинский; «дело улажено» – значит, вместо ассигнаций будут делать серии.

То же мнение поддерживают ученые Гудков и Солнцев. Между ними как настоящими учеными, кроме общего мнения, есть и разногласие. Гудков и Зебе слово «Соболев» переводят словом «Шахов», а Солнцев видит в этом свою собственную фамилию. Мнение авторитетное, и под рукой Гудкова, Зебе и Солнцева из телеграммы создается страшная улика, подтверждающая оговор Зебе.

Но я позволю себе усомниться в силе этой улики и обращу ваше внимание на то, что сразу роняет цену ее. Оговор Зебе не подтвердился Щипчинским, отвергнут Беклемишевым и не может быть признан достоверным. Он нуждается в подтверждении. Телеграмма не имеет положительного смысла; вместо нее нам предлагают другой текст, созданный Зебе и Гудковым и измененный Солнцевым. Она поэтому еще более нуждается в разъяснении. И вам предлагают недостоверный оговор подтвердить изобретенным текстом телеграммы, а недостоверность толкования телеграммы подтвердить шатким оговором Зебе. А ведь недостоверное положение, сколько ни подтверждай ссылкой на недостоверное же доказательство, все-таки будет недостоверно.

Веру в эти два положения подрывает обстоятельство в высшей степени интересное. Я говорю о количестве серий. Щипчинский считает их на 70 тыс. руб., Гудков когда-то доводил эту цифру до 200 тыс. руб. Ему ли, печатнику, не знать этого? А между тем он потом согласился, что серий было не более чем на 70 тыс. руб. По показанию Солнцева останавливаемся на 22 тыс. руб., а по количеству обнаруженных в обороте бумаг играет роль цифра 9 500 руб.

Вот какая разноголосица в показаниях лиц, на которых строится обвинение, вот какая достоверность! Она подрывает веру в достоинство того материала, из которого обвинение строит свое здание. А этим исчерпывается все, чем располагает обвинитель для доказательства, что Гаврилов принимал участие в подделке.

Перейдем к дальнейшему.

Насколько вяжется с этим предположение, что Гаврилов был тем не менее душою дела, что он приобретал людей и средства, для предприятия необходимые?

Разберем это.

В 1862 году некто Виттан, человек, рассчитывавший, наверное, получить место следователя, задался задачей – помимо административной и судебной власти расследовать какое-нибудь знаменитое уголовное дело. По словам его, он на собственный счет содержал штат шпионов, при помощи которых все и всё были ему известны.

Благодаря своей энергии он, как говорит, наконец, обогатился сведением, что в 1862 году Гаврилов задумал то преступление, за которое вы его ныне судите. Как подобает доброму гражданину, он доводит об этом до сведения властей. Дознание, однако, ничем не кончилось – не подтвердилось.

Но бесследно оно не пропало: тень брошена на Гаврилова, определился и характер Виттана. Благодаря всему этому, если в будущем в доме Гаврилова нашли бы одну фальшивую монету, а у Виттана окажется их 500 штук, то и тогда не усомнятся, что Гаврилов – подделыватель, сбытчик, а у Виттана собрана целая коллекция как улика против Гаврилова.

Этот Виттан, хотя бумага, поданная им губернатору, и изображает его преследователем зла, на практике однако играет в другую игру. Живя в Ростове-на Дону, он, по словам Гудкова и Зебе, приглашает их подделывать фальшивые деньги, находит лучшим самому испробовать то дело, которое он только что преследовал. Решиться страшно, но у него есть выход. Его не заподозрят – ведь у него есть официальное заявление, что он преследует, а не совершает это зло.

Гудков соглашается. Он живет на квартире, за которую платит Виттан. Он платит и за Юрченко – за другого подговоренного работника. Гудков утверждает, что при этом Виттан уже говорил о Гаврилове как настоящем хозяине дела; значит, Гаврилов должен был тратить деньги и на содержание Гудкова с компанией.

Несмотря на то, что Гудков знает до мельчайших подробностей ход дела, он не указал, и следствие, по его словам, не обнаружило ни одной посылки денег к Виттану от Гаврилова за этот период времени.

В августе 1863 года Виттан, поддерживая мысль, что Гудков и Зебе приглашены Гавриловым, едет в Бахмут, в город, где живет Коротков, где фигурирует Спесивцев. Туда же еще прежде едут Гудков и Юрченко, сопровождаемые Спесивцевым. Они не едут прямо к Гаврилову, а ждут Виттана. Дождавшись, едут в Копанки и там останавливаются на постоялом дворе. Остановиться там было нетрудно, в глаза не кидалось: большая дорога, в селе – станция и большой постоялый двор, останавливайся, сколько душе угодно.

Что же делают они там?

Виттан утверждал, что он приторговывал аренду у Гаврилова. Это объяснение, поддерживаемое Гавриловым, оправдывается несколькими свидетельскими показаниями. Люди давали Виттану дроги ездить смотреть имение, слышали от него, что он взял Абазовку в аренду. Хотел ли в самом деле Виттан арендовать – это другой вопрос; но он приезжал говорить об аренде. Он и сам допускает, что аренда маскировала иную цель – желание наблюдать за Гавриловым, а мы, изучив его деятельность ростовскую, можем допустить, что и здесь предполагалось второе упражнение в роли мнимого доносчика.