Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– И какая же школа дзюдзюцу, кто учитель?

– Этому искусству я начал обучаться еще в детстве, у нас, за Амуром. Моим первым учителем был охотник-китаец Дзянь.

– И вы навсегда предались его школе? – с еще большим интересом спросил Исимура.

Курбатов уже знал, что всякое увлечение восточными единоборствами воспринималось японскими офицерами как проявление лояльности к их режиму в Маньчжурии и вообще к Стране восходящего солнца. Даже то, что учителями оказывались в большинстве случаев китайцы, их не смущало.

– Для меня дзюдзюцу – не столько способ самозащиты, сколько образ жизни, – ответил Легионер в том духе, в каком увлечение борьбой воспринималось с наибольшим доверием и даже с восхищением.

– Приятно слышать, – вдруг по-русски, хотя и с очень сильным акцентом, искажая слова, проговорил Исимура. – Образ жизни, философия… Если вы так говорите, вы постигли суть дзюзюцу.

– Я всего лишь ступил на долгий путь постижения этой сути, – уточнил Курбатов.

– Именно это я и хотел сказать, – еще больше расплылся в улыбке полковник – Потому надо бы отдельно встретиться с вами. Наше командование предложит вам обучаться в особой разведывательно-диверсионной школе. Там вы постигнете все секреты борьбы и выживания в самых невероятных условиях. Это особая, Императорская самурайская школа разведки. Равной нет нигде в мире. Скорцени, о котором только что упоминал атаман Семёнов, тоже возглавляет особую школу «коршунов Фриденталя», но она не способна сравниться с Императорской, где выпадет счастье обучаться вам.

– Вы назвали её «самурайской», господин полковник? – вежливо акцентировал ротмистр.

– Конечно же. Но в ней будет сформирована русская группа, – точно расшифровал его удивление японский разведчик. – Возможно, даже казачья. Правда, до сих пор мы не знали, кто способен возглавить эту русскую самурайскую группу. Теперь знаем: ею будете руководить вы, князь Курбатов.

Семёнов снова оглянулся на Легионера. Взгляды их встретились. Ротмистру не нужно было слыть ни мудрецом, ни прорицателем, чтобы предугадать, какую реакцию вызовет у главнокомандующего его согласие вступить в эту школу. Ведь вслед последует срыв рейда группы маньчжурских стрелков, о подготовке к которому японское командование, судя по всему, еще не догадывается.

Но, с другой стороны, Исимура тоже не простит, если он откажется, пусть даже в самой деликатной и благодарственной форме.

– Я подумаю над очень лестным для меня и заманчивым предложением, господин полковник, – с надлежащим достоинством склонил голову Курбатов. – Думаю, командование русской армии не станет возражать.

– Нет, конечно, – проворчал атаман, давая понять, что тот не оставляет ему выбора.

– Но прежде, – пришёл ему на выручку диверсант, – мне нужно совершить еще один рейд через границу. По-настоящему самурайский поход. Для меня это очень важно, хотелось бы основательно проверить свои силы и дух.

– Проверить свои силы и дух, – отговорка явно понравилась японцу. – Это очень важно: проверить силы и дух. Такому учат каждого самурая.

– Именно поэтому… – заверил князь.

– Именно поэтому, – решительно прервал его Исимура, – вы проверите их, когда окончите нашу диверсионную школу.

Взгляды, которыми Семёнов и Легионер обменялись на сей раз, были куда красноречивее: «Хитрец, похоже, не отступит, нужно что-то предпринимать!».

– Ротмистр имеет в виду: ему еще следует закрепить знания, полученные в секретной диверсионной школе Российского фашистского союза, – осторожно пошел в наступление атаман.

– Мне известно, что господин Курбатов был самым способным выпускником этой «школы организаторов»[29], – вновь щедро улыбнулся Исимура. – К тому же он оказался единственным, кто вернулся с диверсионного рейда в Россию, – поразил он русских генералов своей осведомленностью, но уже перейдя на японский. Очевидно, не хотел, чтобы Томинага узнавал о смысле его беседы с ними через переводчика.

– Я сам попросил господина главнокомандующего дать мне особо важное задание, которое мог бы выполнить в глубоком тылу красных, – окончательно ублажил его Легионер, подготавливая в то же время почву к разговору с ним и для атамана Семёнова.

– Сам попросил, да? – хитровато прищурился полковник, даже не пытаясь скрывать при этом, что не поверил его утверждению.

– Он проведет специально подобранную группу почти до самого Урала, проверяя при этом нашу давнюю агентуру и закладывая новые посты, – поспешил уточнить Семёнов, побаиваясь, как бы некстати разговорившийся ротмистр случайно не выболтал истинную цель своего рейда, не назвал его конечный пункт – Берлин. Одновременно атаман понимал: представляется удобный случай легализовать подготовку к походу Курбатова, подключая к ней технические и финансовые возможности разведотдела штаба Квантунской армии. – Кстати, все собранные данные, как всегда, будут переданы лично вам, господин полковник.

На какое-то время Исимура впал то ли в раздумья, то ли в полудрему.

– Чего вы ждете от нас? – наконец нарушил он молчание.

– Нужно содействие в экипировке группы, – подключился к разговору Власьевский, – в её вооружении.

– Хорошо, – едва заметно кивнул Исимура, давая понять, что обменивает идею обучения Курбатова в диверсионной школе на сведения, которые получит его группа во время рейда. – Мы поможем вам провести эту операцию, вооружить и экипировать людей, дадим рацию. Сроки подготовки группы обговорим сразу же после встречи у господина генерала.

Войдя в номер, отведенный ему в отеле японской военной миссии в Тайлари, генерал Семёнов с удивлением обнаружил в нем юную японку, ту же самую, которая приносила им чай во время приема в миссии. При появлении генерала гейша поднялась с низенькой тахты и ступила ему навстречу. Под прозрачным шелковым кимоно угадывалось совершенно нагое тело. Теперь оно казалось даже более миниатюрным и изысканным, чем во время первого появления.

Рядом на столике стояли уже знакомые Семёнову чашечки с саке и тарелочки с бутербродами. Кроме того, источаемый большой пиалой приятный, хотя и несколько резковатый, запах свидетельствовал, что ужин их будет состоять из плошки риса с «черт знает какой рыбной приправой». Атаман никогда не был в восторге от японской кухни, но однообразие её прямо-таки угнетало. Все разновидности рисовых блюд воспринимались им как одно, которое именовалось у него: «Рис – с чёрт знает какой приправой».

Девушка располагалась по другую сторону столика. Озаряя комнату своей полуприкрытой, а потому еще более соблазнительной наготой, она как бы испытывала генеральский инстинкт: на что тот набросится раньше – на неё или на еду? Пятидесятичетырехлетний атаман понял её, улыбнулся и, подойдя к тахте, устало опустился на неё. Девушка поднесла ему чашечку саке и присела у его ног.