Алла Ларионова и Николай Рыбников. Любовь на Заречной улице - Лиана Полухина

С этого далекого теперь дня началась наша дружба. Ничем не омраченная, никем из нас не преданная.

Недолго пожив в Аптекарском переулке, Рыбниковы купили трехкомнатную квартиру в кооперативном доме кинематографистов возле метро „Аэропорт“. Здесь они сдружились со своими соседями: Ириной Скобцевой и Сергеем Бондарчуком, Музой Крепкогорской и Георгием Юматовым. Здесь продолжилась их институтская дружба с Ниной Гребешковой и Леонидом Гайдаем. Нередкими гостями их были Нонна Мордюкова и Слава Тихонов, ближайшая подруга Аллы Рита Гладунко.

Утраты будут потом, а тогда об этом мало думалось. В 1961 году у Рыбниковых родилась Ариша. Жили они счастливо: росли дочки, была любимая работа, их окружали друзья. Они умели устраивать праздники и себе и другим. То возьмут меня в Дом кино, то пригласят в театр, то мы все вместе, с детьми, поедем на машине за город.

С рождением второго ребенка в квартире стало тесно. Им разрешили купить сдвоенную пятикомнатную квартиру в новом доме в Марьиной Роще. Квартира была метров сто и с камином, о котором они мечтали.

Рыбников обладал редким кулинарным талантом и без устали совершенствовал его. Накануне 19 февраля, дня рождения Аллы, он ездил на рынок, покупал баранью ногу, шпиговал ее чесноком и запекал. Это было фирменное блюдо. Еще Коля любил пельмени. Тесто и начинку делал непременно сам, начинка получалась вкусноты и сочности необыкновенной. А лепили пельмени все, включая гостей, для чего их приглашали на час раньше и снабжали каждого сшитым заранее фартуком. В городских условиях Рыбников искусно солил огурцы, помидоры, грибы, квасил капусту, используя в качестве подвала гараж.

Их дом был открыт для людей, и вовсе не обязательно для знаменитых. Кого я у них не встречал, так это „нужных людей“. Министр культуры Фурцева как-то сказала Алле: „Голубоглазенькая (так она ее называла), пригласите меня к себе на сабантуйчик!“. Алла все свела к шутке. Она представить себе не могла столь высокую персону у себя в доме, среди всех своих, тон общения с ней, ну и многое другое.

Зато, если надо было „предъявить лицо“ какому-нибудь большому чиновнику, чтобы помочь ближнему, они этот шанс не упускали, пользовались своей известностью. Друзьям помощь предлагали, не ожидая просьбы.

Мы с мамой жили в двухкомнатной коммуналке в четырнадцатиметровой комнате. И вот освобождается вторая, в 20 метров. Я подал заявление в администрацию завода, где я работал (дом был ведомственный), чтобы мне разрешили взамен моей занять эту комнату. И хотя у меня на это были все основания – мать больная, отец погиб, на заводе я проработал 30 лет – мне отказали. Алла сразу заметила мое подавленное настроение. Узнав, в чем дело, сказала: „Сегодня же узнай, когда принимает начальник вашего райжилуправления, и сообщи мне“.

А принимал он буквально на следующий день, с утра. „Приезжай к девяти ко мне, – приказала Алла. – Поедем к нему на прием“. Я начал было ее отговаривать – я знал, что ложится спать она поздно и раньше одиннадцати не поднимается. „За меня не беспокойся. Жду!“ – был ответ.

В девять она была уже при марафете, и мы отправились в присутствие. Думаю, не надо описывать, как ее там встретили. Нас провели в кабинет начальника райжилуправления. Представив меня ему как своего двоюродного брата, Алла изложила суть дела. Через несколько дней все решилось в мою пользу.

…А вернувшийся со съемок Рыбников, вместо того чтобы похвалить, отругал нас с Аллой как следует. „Ну, молодцы! Ну, ловкачи! Умеют дела устраивать! Два дурачка вы, а не герои! Даже не попытались всю квартиру отвоевать! Теперь поздно, упустили момент. Жаль, меня в Москве не было“.

Я знал много актерских пар, живших в любви и согласии. Но такой семьи, как у Рыбниковых, такой любви, какая была у Николая с Аллой, я не видел ни у кого. И таких простых в общении, при всей их славе, сердечных и отзывчивых, как они, людей тоже не встречал».

Бывавший у Рыбниковых в доме Иосиф Кобзон говорит то же самое: «Я очень любил эту семью. В компании обычно наши примадонны сидят с сигареточкой, с рюмочкой, никто не встанет, не позаботится ни о чем. Алла же, когда мы собирались компанией, носилась на кухню, убирала со стола, делала бутерброды, меняла тарелки. Она любила ухаживать, ей нравилось, когда все довольны, улыбаются, говорят спасибо… Улыбка у нее не сходила с лица. Мне казалось, что эта женщина не имеет никаких проблем в жизни. А их у нее было очень много».

Иосиф Кобзон с Аллой Ларионовой и ее подругой.

1960-е гг.

Они прожили вместе тридцать лет и три года. Так пишется и в сказках. Хорошо жили. На этом сходство со сказкой, пожалуй, и кончается. Потому что жили они не в сказочном, а в реальном мире, с его радостями и горестями, надеждами и разочарованиями, добротой и жестокостью, обретениями и утратами.

Счастье не свалилось на них «по щучьему велению», они построили его сами.

В стихотворении Евтушенко «Не возгордись» есть печально-мудрое пожелание: «Умей любить, когда ты нелюбим».

Какое горькое уменье! Горькое еще и потому, что наш душевный и жизненный опыт показывает, что редко кого этим уменьем владеющего ожидает награда – ответная любовь.

Рыбников был вознагражден. Его полюбила та, на которой для него свет сошелся клином, без которой он не мыслил своей жизни. И если поначалу то была любовь-благодарность, то вскоре она превратилась в настоящую любовь, сделавшую нерасторжимым их союз.

Не знаю, кого как, а меня далеко не все пожизненные браки приводят в восторг, не все воспринимается как объект для подражания. Бывает, что супруги эмоционально не развиты и просто не способны на большое чувство, могут дозировать его, переживать «в рассрочку». Таким ничего не приходится ради любви преодолевать, приносить на ее алтарь жертвы. Чем же тут восхищаться? Что ставить в заслугу? Умение не терять голову? Так и повода для этого не было – не ударяла молния, не уходила земля из-под ног, не поражал амок… Эти «неостаросветские помещики» законопатили свое семейное гнездышко от проникновения свежего воздуха – иному впору задохнуться.

«Семейное гнездышко», умилительные кошачьи мордочки, растиражированные сердечки, парочки в обнимочку, целующиеся голубки… Было время, когда все эти атрибуты любовного томления считали мещанством, пошлостью. Кто-то правильно сказал, что пошлость – это говорить высокими словами о низком и низкими словами о высоком.

Кстати, о птичках. Орнитологи недоумевали, почему голубя, одну из самых вздорных и эгоцентричных птиц (голубок, к примеру, пока не насытится сам, отгоняет «милую голубку» от корма), сделали символом мира.

Хорошо, конечно, если муж и жена прожили в любви и согласии до глубокой старости – среди других людей, не замыкаясь в мирке лишь собственных интересов, не отгораживаясь от всех глухим забором. Долгожительство же иных пар вызывает в моем воображении такую символическую картину.