Алла Ларионова и Николай Рыбников. Любовь на Заречной улице - Лиана Полухина

С малых лет нас брали в гости. Мы ездили к Бондарчукам. Тетя Ира – моя крестная, а моя мама – крестная Алены Бондарчук. Взрослые вели свои беседы, а мы, конечно, находили себе занятие, играли, веселились. Помню еще грудного сына Бондарчуков Федю. Бывали мы у маминой подруги тети Риты Гладунко, она очень вкусно нас кормила, знала, кто что любит. Ездили в наш бывший дом на улице Черняховского – к Крепкогорской и Юматову. Да много еще к кому.

Нас возили за город, гулять в парк – в ближайший, Останкинский, или в Измайловский, тогда к нам непременно присоединялся папин друг Олег Чертов, живший неподалеку. Это был настоящий праздник – аттракционы, беганье по аллеям, валянье на траве – папа тоже принимал во всем этом участие. А еще – буфет, лимонад, кажется, и кока-кола уже была, пирожные…

Мы с Аришей обожали разные праздники. Мама с папой – тоже. Мама любила хрусталь, красивую посуду, всегда привозила их из поездок. Накрывался стол. Какие блюда подавались – не сказать! Папины разносолы – обязательно. У мамы были свои коронные блюда – ее „нехозяйственность“ здорово преувеличили. Она делала, к примеру, замечательную грибную икру – из обыкновенных, так называемых „черных“ сушеных грибов. Или салат „Мао Цзэдун“. Почему он так именовался – загадка. Может быть, потому, что одним из его ингредиентов был рис. Огромная салатница пустела очень быстро.

Нашими гостями, как и самыми близкими друзьями родителей, были вовсе не только знаменитые люди. В доме в любое время были рады дяде Коле – Николаю Яковлевичу Ларину, дяде Олегу – Олегу Исааковичу Чертову, папиному бессменному партнеру по шахматам, как только выдавалось время, благо работал он напротив нашего дома. Родители помнили и любили друзей детства, юности, всегда радовались, когда те звонили и заставали их в Москве, и тут же приглашали их в гости. Начинались хлопоты, в которые включалась и бабушка, папу снаряжали в магазин – всегда надо было что-то подкупить, мама спешно приводила себя в порядок, а потом помогала накрывать стол.

Как-то произошел смешной случай. Папа затеял шашлыки. Жарит это он их в камине, колдует над ними, поворачивает шампуры… Вдруг раздаются настойчивые звонки в дверь. На пороге пожарные. Вы, говорят, горите! Нас вызвали тушить пожар. Нет, возражает папа, вроде не горим и никого не вызывали. А жили мы на восьмом, последнем, этаже, и дым из камина выходил прямо в трубу. Нам-то не видно, а снаружи заметили валивший из трубы дым, подумали, что горит крыша.

Нас с сестрой, если что мы делали не так, ругала бабушка. Чтобы ругали родители – не помню этого. Они действовали другими методами. Чтобы, к примеру, улучшить наши отношения со школой, где мы учились, они организовали там концерт, в котором участвовали их друзья: Нонна Мордюкова, Людмила Гурченко, Георгий Вицин, еще кто-то, к сожалению, уже не помню, кто именно. Папа с мамой, конечно, тоже выступали, даже пели. На концерт сбежалась, можно сказать, вся округа, зал был битком набит.

Маленькой девочкой я снималась в кино. Съемки одного фильма – „Им покоряется небо“ – хорошо помню. Режиссер Лиознова работала со мной и папа. Он и в фильме был моим папой, а мамой – Светличная. Для меня съемки были просто развлечением. Рядом с нашими были павильоны, в которых снимали „Королевство кривых зеркал“, и с двумя девочками, которые там играли, мы носились по всем павильонам – я их к себе приглашала, они – к себе.

Сниматься мне понравилось, но я все-таки не захотела быть актрисой. И родители не настраивали меня на это. Я не смогла бы, как они, – все время на колесах. Приезжают вымотанные и вскоре опять уезжают. В те несколько дней, что они в Москве, в доме суета, беготня, волнение. Отец по химчисткам носится. Мама едва успевает привести себя в порядок. Бабушка на подхвате… А когда у мамы возникал перерыв между съемками, это ее тяготило, она не знала, куда себя деть.

Я видела, конечно, положительные стороны актерской профессии. Благодаря съемкам, показу фильмов, в которых они играли, выступлениям в концертах, родители несколько раз объездили Советский Союз из конца в конец, были во многих зарубежных странах, причем одними из первых. Отец снимался в польском фильме „Плечом к плечу“, за что получил даже какую-то награду. Мама, помню, летала в Индию – с картиной „Молодые“. Отдыхать за границу тогда никто из простых смертных не ездил, пребывание там так или иначе было связано с работой. Впрочем, однажды они таки поехали сами по себе – в Италию, на машине. Это было событие!

Ну а отрицательные стороны профессии киноактера – на виду: зависимость от всего и всех, себе не принадлежишь, работа на износ.

Надо очень любить это дело. А меня, как, впрочем, и сестру, в актрисы совсем не тянуло, вот что главное.

После окончания школы я пошла работать на телевидение, монтажером в информационную программу первого канала „Время“, точнее, в отдел монтажа главной редакции „Новости“. С тех пор там и работаю. Теперь я режиссер монтажа. Работа очень интересная, живая, я всегда в самой гуще событий. Бывает, днюю и ночую на студии, когда готовим утренние информационные выпуски. Устаю, конечно, но зато все новости я узнаю из первых рук и одна из первых. Монтируем, как правило, „с колес“. Рядом высокие профессионалы своего дела, интересные люди, хочешь не хочешь, и сама не стоишь на месте.

Очень удобно, что живу я рядом с телецентром. Сюда, в район ВДНХ, я переехала очень давно. Со светлым чувством я вспоминаю нашу квартиру в доме в Марьиной Роще. Нам, детям, там было особенно хорошо. Но ностальгии не испытываю: там умерли папа, бабушка, тот жизненный этап кончился.

Мама с Ариной какое-то время еще жили там. Но однажды, когда мама была одна, у нее случился приступ аппендицита. Она сама вызвала „Скорую помощь“, собралась в больницу, оставила внизу, в магазине, ключи с запиской для Музы Крепкогорской, и ее увезли. Ей сделали операцию, через некоторое время еще одну… Она не жаловалась, она была сильным человеком и никого не хотела напрягать. Но было ясно, что ей надо оттуда переезжать – поближе ко мне или к подругам.

Квартиру разменяли на две двухкомнатные, и мама стала жить в Банном переулке, близ проспекта Мира, рядом с близкими подругами – Светланой Аркадьевной Павловой и Татьяной Ивановной Роговой. „Три сестры“, шутя, говорили они о себе. Дом был девятиэтажный, и вовсе не „хрущоба“, как у нас писали. Вообще, о маме было нагорожено столько небылиц, и при жизни, и после ее смерти. Она сама не опровергала их, считая недостойными внимания. Когда друзья, возмущенные ложью, уговаривали ее все-таки написать опровержение, она возражала им: „Что толку? Статья чуть ли не на полосу, а опровержение где-то на последней странице, набранное мелким шрифтом, никто и не прочтет“.

Правоту мамы, вернее беззащитность перед клеветой, мы все ощутили, когда вскоре после ее похорон в прессе появилась статейка некоего Владимира Скворцова, в которой что ни строчка, то ложь и грязь

Но не хочу об этом. Главное – какой мама осталась в памяти у всех, кто ее знал. Они с папой были светлые люди, и все вспоминают их только смеющимися».