Капитан «Неуловимого» - Владимир Поселягин

Вернувшись к акустику, я снова надел наушники и продолжил командовать. Канлодка уже отбежала в сторону. Они, кстати, сбросили небольшую шлюпку, к которой плыли выжившие с ледокола, восемнадцать человек. На его палубе было много народу, вот и выжили те, кого в воронку не затянуло.

– Средний ход, пять румбов вправо… Стоп машины… держать курс прямо, малый ход… – командовал я, наблюдая за канлодкой.

Канлодка сбросила ещё шесть бомб. А акустик у них хороший, довольно точно наводит на нас. Но если они сейчас не сменят курс, точно попадут под залп наших торпед. А может, и не залп, хватит и одной, чтобы пустить канлодку ко дну.

– Первый торпедный аппарат товсь.

– Есть товсь, – донеслось из динамика.

В носовом отсеке торпедисты учли ошибку команды кормового торпедного аппарата – я проверил, всё было нормально. Убедившись, что курс финны менять не собираются, а снова заряжают бомбомёты, я скомандовал:

– Пуск.

– Есть пуск… Торпеда ушла.

Торпеда благополучно покинула аппарат и устремилась вперёд, поднимаясь к поверхности; глубина у неё стояла стандартная – два метра. След на канлодке заметили, но практически у борта. В этот раз я попал куда хотел – точно в центр. Раздался взрыв, и у борта поднялся огромный фонтан воды. Да, этого канлодке хватило, она разломилась пополам. Ни о каком спасении и речи не шло, разве что на шлюпках.

Возвращая акустику наушники под радостные крики команды, я сказал:

– Вот так, товарищи, две торпеды – две цели. Первый корабль затонул, второй разрушается и тонет. Закрыть люки торпедных аппаратов, всплываем на перископную глубину. Готовность зенитчикам. Приготовить ручные пулемёты.

– Есть, – козырнул старпом.

Осмотревшись в перископ и убедившись, что, кроме двух шлюпок, полных финских моряков, никого нет, я отдал приказ на всплытие. Часть команды разбежалась по орудиям, заряжая их, а пулемётчики установили на леерах МГ-34.

Я скомандовал:

– Задний ход.

К финнам мы всплыли кормой, я не стал разворачивать лодку. Так, тарахтя дизелями, мы и подошли к финнам. Среди них нашёлся один, говоривший на русском, я опросил его, и старпом внёс в вахтенный журнал названия и типы уничтоженных нами кораблей.

Отойдя от палубного орудия, я поднялся на рубку и приказал:

– Пулемётчики, целься по шлюпкам… Огонь!

Один пулемётчик сразу открыл огонь, пятная борта шлюпок пулевыми пробоинами. Люди в них закричали, но выстрелы заглушали крики. Пулемётчик успел выпустить только одну очередь, когда комиссар, с перекошенным от ярости лицом, дёрнул его с силой за плечо, приказывая прекратить огонь.

– Какого чёрта, комиссар? – зло спросил я.

– Я запрещаю вам расстреливать безоружных людей.

По факту на борту корабля был бунт: один пулемётчик не выполнил приказ, а комиссар остановил выполнение приказа другим матросом. Если я в чём не прав, они могут обжаловать приказ, только когда мы вернёмся, но не сейчас. И то, что сделали оба – преступление.

– Бунт на корабле?! Ты, сука, забыл, что капитан – первый после бога?! – зло прошипел я. – Старший лейтенант Мальков, приказываю вам арестовать старшего политрука Астраханцева за срыв выполнения приказа командира. Арестовать матроса… кто был вторым пулемётчиком?

– Краснофлотец Галкин.

– Арестовать краснофлотца Галкина за невыполнение приказа командира. По возвращении ими займётся военный трибунал. Выполнять.

– Сдать оружие, – приказал Мальков комиссару. Тот пробовал возмущаться, но его связали и увели вниз, как и бледного до синевы второго пулемётчика.

– Встать к пулемёту, – приказал я одному из сигнальщиков. – Приказ тот же, огонь по врагам.

В этот раз приказ выполнили все, несмотря на крики финнов. Шлюпки от пробоин начали набирать воду и тонуть, а мы, нагнав шлюпку, в которой были остатки команды ледокола, расстреляли и её.

Передав управление лодки вахтенному командиру, я спустился вниз, а вахтенный повёл лодку в надводном положении дальше по курсу. Зенитчики внимательно бдели: финны наверняка предупредили своих и немцев, а те не упустят возможности уничтожить свою бывшую лодку. На поверхности мы будем недолго, сейчас шла спешная зарядка аккумуляторов, и как только электрики сообщат, что они заряжены, мы сразу уйдём под воду. Вопрос лишь в том, что произойдёт раньше: аккумуляторы зарядятся или появится немецкая авиация.

Я быстро написал сообщение в штаб флота, описав первые победы с названиями кораблей противника – мелочь, а приятно. Также сообщил о действиях комиссара и одного из матросов, на основании которых я их арестовал, пользуясь своими полномочиями. Антенну уже подняли, и радист, зашифровав сообщение, стал его отбивать, а чуть позже подтвердил, что оно получено.

Аккумуляторы зарядились, и вскоре мы ушли под воду, на шестьдесят метров. И вовремя: появились три десятка бомбардировщиков. Курс мы не меняли, как шли к Швеции, так и идём; пройдём между Швецией и островом Готланд и направимся к берегам Польши. Пока противник не знает, куда мы идём, а чуть позже мы сменим курс.

Как только лодка ушла на глубину и дальше пошла на малом ходу, я взял микрофон и, включив громкую связь по всем отсекам, сказал:

– Товарищи командиры и краснофлотцы, я рад поздравить вас с нашей первой победой. Два боевых корабля противника отправлены на дно. Я благодарю всех вас за высокую выучку, и особенно старшего лейтенанта Малькова: ведь это его заслуга в том, что вы стали командой. Я надеюсь, что первый бой сплотит нас ещё больше. Бой прошёл просто замечательно, у финнов не было никаких шансов, и дело тут не в самой лодке, пусть она немецкая и трофейная (наши даже лучше), дело в вас, в отличной команде.

Я знаю, уже разошлась информация о расстреле противника в шлюпках, что по международному праву считается преступлением, однако это был мой приказ, и отвечать за него буду я. Осназ не берёт пленных. Как-то в Белоруссии одна из групп взяла шесть сотен пленных немцев, пятнадцать бойцов осназа против шести сотен. Взяли их сонными. Допросили офицеров, а от остальных решено было избавиться.

Мне вручили нож и указали на строй немцев, показав, как работать. Ударом стопы ноги бьёшь под колено, немец падает на колени, и круговым движением вскрываешь ему глотку. После первой сотни у меня затупился нож, после четырёх сотен рука устала настолько, что нож держать я уже не мог. Тогда я впервые понял, что значит не брать врагов в плен, и тогда бойцы террор-групп приняли меня как своего. Потому что я смог.

Мы подводники, мы тоже не берём в плен, это особенности нашей службы. Отпустить противника я не мог: это не гражданские моряки, а военные, они снова встанут в строй и будут воевать против нас. Команда канлодки уже имеет одну победу над советским сторожевым катером, на них кровь наших парней. Я не оправдываю себя, но нужно решить: или против вас враг, который, не задумываясь, убьёт вас, ваших родных и других граждан, или ваш друг, с которым нужно брататься. Помните: русские для финнов враги – навсегда.