Капитан «Неуловимого» - Владимир Поселягин

Однако в нашей команде всё же оказались те, кто считает финнов друзьями, те, кто отказался выполнять мой приказ либо решил помешать его выполнению. Я огорчён. Их ждёт трибунал. А нас ожидает выполнение основного задания. Всем отдыхать, кроме дежурной вахты. На этом всё. Капитан-лейтенант Мальцев.

Повесив микрофон на место, я поинтересовался у старшего лейтенанта Малькова:

– Как там арестованные?

– Комиссар у себя, а матроса я отправил в жилой отсек, он помощник кока.

– А вот это неправильно. Они арестованные. Обоих отправить в носовой торпедный отсек, приставить часового, менять его каждые четыре часа.

– Есть, – козырнул он и отдал соответствующие распоряжения. Потом всё же не удержался и уточнил у меня: – А не слишком, товарищ капитан-лейтенант?

Мальков был старше Мальцева на пять лет, ему двадцать шесть, но я, с моим немалым опытом жизни, считал себя старше, да и Мальков это чувствовал.

Я постарался объяснить ему со всей серьёзностью:

– Старпом, ты пойми, это был бунт. Мы на боевом корабле, любое промедление может обернуться катастрофой, а у меня на борту два ненадёжных члена команды, положиться на которых я уже не могу. В перспективе это может привести к срыву боевого здания. Вокруг не сказка, а война. По правилам бойцов террор-групп я должен просто уничтожить этих паршивых овец и отправить их трупы за борт. Но если я так поступлю, меня не поймут по возвращении.

Да, мы не бойцы осназа, но методики и инструкции у них правильные, и чтобы выжить и выполнить задание, стоит им следовать. Так что арестованные будут с нами до конца, пока мы не вернёмся к нашим. Это окончательное решение. Сейчас отдыхай, твоя смена через два часа. А я начну писать рапорты да списки для награждения, благо есть на кого.

Старпом проверил обстановку на борту – оба торпедных аппарата уже были снова заряжены, арестованных устроили, как было приказано, – и отправился отдыхать. А я занялся писаниной. С рапортами разобрался быстро, за полчаса, и принялся за списки для награждения.

И вот когда я уже закончил и убрал всё в сейф, раздался стук в дверь, и вошёл наш врач, старший военфельдшер Авдеев, по совместительству особист.

– Командир, ты понимаешь, что я должен доложить о случившемся?

– Понимаю.

– Тогда ты должен понимать, что ты расстрелял пленных, а это делает тебя военным преступником.

– Хм, интересный вывод. Мичман, напомни, когда мы взяли финнов в плен? Лично я такого не припомню.

– Они были потерпевшими крушение…

– Знаешь, я не понимаю вот эти двойные стандарты. Они были ВОЕННЫМИ. Как вы это не поймёте? Гражданских и мирное население я сам не трону, ещё и по рукам надаю, но военные несут все тяготы службы и войны. Пока они не успели поднять руки, нужно уничтожить их как можно больше. Они нас глубинными бомбами забрасывали в ярой надежде потопить и уничтожить, а когда ситуация изменилась и мы победили, вы с ними чуть ли не в засос целоваться желаете. У меня вопрос встаёт: а за кого воюете? Я уж начинаю сомневаться, что за нашу Родину.

Я лично воюю за Советский Союз, за наших людей, а в вас я не уверен. Что касается расстрела… Финны не сдавались, и они не были безоружными: у трёх их офицеров были пистолеты, хотя они и не тянулись к ним под стволами пулемётов. Так что не надо меня обвинять в убийстве безоружных или пленных, этого не было. Если бы они подняли руки, я бы не отдал приказ стрелять, но поднятых рук я не видел. Да и вообще, решать, прав я или нет, по нашем возвращении будут более высокие чины, чем мы, без этого не обойтись. А впредь я попрошу не ставить под сомнение мои приказы. Вам всё ясно?

– Да. Всё что нужно, я слышал. Разрешите идти?

– Свободны.

Я умылся в умывальнике (такая роскошь была у меня в каюте) и, передав управление лодкой старпому, поскольку его время пришло, отправился спать.

Но уснуть не успел. Вскочив и сняв трубку телефона, я приказал старпому:

– Стоп машины. Тишина в отсеках, акустику слушать.

А дело было в том, что на границе Взора я вдруг засёк немецкую «семёрку», чуть более старой модели, чем наша. Она находилась на глубине сорока метров в неподвижном положении, её слухач слушал шумы моря, и в том, что нас засекли, я был уверен на сто процентов.

Быстро одевшись, я покинул каюту, прошёл в центральный отсек управления и подошёл к акустику.

– Тишина, товарищ капитан, – еле слышно сказал он.

На лодке соблюдалась абсолютная тишина, даже я подошёл на цыпочках.

– Малый вперёд, – негромко скомандовал я и пояснил командирам в отсеке: – Немцам наша лодка что красная тряпка для быка, для них это позор, поэтому они в любом случае решат нас уничтожить. Я проанализировал, как бы я действовал на их месте: стянул бы сюда надводные корабли типа эсминцев и противолодочных кораблей, постоянно держал, сменяя, воздушных наблюдателей, а также субмарины. Думаю, ближайшие в этом районе уже направляются сюда. Поэтому приказываю каждые полчаса стопорить ход и слушать вокруг. Наблюдатели нам пока не опасны, а вот субмарины, одна-две, уже должны быть поблизости.

В это время немцы, убедившись, что мы не меняем курс, пришли в движение, дав полный ход.

Мельком глянув на часы, больше для последующего фиксирования своих действий, я скомандовал:

– Стоп машины, тишина в отсеках, акустику слушать.

Акустик замер на миг, а после, сделав большие глаза, зашептал:

– Слышу шум электромоторов и винтов. Подлодка, на нас идёт.

– Дай.

Забрав наушники, я сделал вид, что вслушиваюсь, после чего сообщил:

– Немец, «семёрка», идёт на нас средним ходом. Боевая тревога.

С прошлого боя прошло три часа. Команда, многие из которой только просыпались, разбегалась по постам. Я же командовал:

– Поворот вправо, дифферент на корму пятнадцать градусов. Первый и третий торпедный аппарат – готовность. Стоп машины.

Что мне не нравилось, здесь на шестидесяти метрах было довольно сильное течение, которое разворачивало корпус лодки чуть в сторону. Однако это уже не имело значения, и я продолжал командовать:

– Первый пуск! Третий пуск.

В ответ поступили доклады:

– Есть выход первой торпеды. Есть выход второй торпеды.

Стянув наушники, я предупредил:

– Стрелял в упор, с двухсот метров, так что держитесь, сейчас тряхнёт.

И тряхнуло действительно здорово. Я умудрился попасть обеими торпедами: первая попала в станину орудия, вторая в рубку. Конец лодке.

Все четыре люка торпедных шахт у немцев были открыты, и один из торпедистов, державший руку над кнопкой, от сотрясения нажал на пуск.

Так как взрывы прогремели, я снова надел наушники, и тут же заорал: