Операция "Драконьи яйца" - Василиса Раса

Пигалица безмятежно уставилась на него и серьёзно произнесла:

— Ты Коэн. Сын Дитмура. — Тут Бачека неслабо попустило, потому что канцлера Дитмура Бачека знали, если не все, то многие. Выяснять, откуда ей известен его отец, сейчас было не время, но он непременно этим займется. В будущем. Возможно, в самом ближайшем. И он с осторожным смешком добавил:

— И внук Майгера.

Но пигалица этим не ограничилась и с неприкрытым восторгом заявила:

— Наследник и надежда своего народа. — Коэн настороженно кивнул. Ну, в принципе, наследник, конечно, и надежда, наверняка, тоже. Не зря же он честь клана на летних играх в Вышлаве защищал. А пигалица, наклонившись к нему, доверительно прошептала, — Супергерой! Только мышей поберечь надо.

Коэн в панике оглянулся, заметив её застывший взгляд, ища кратчайший путь к отступлению. Потому что про блаженных он слышал всякое, и лучшим способом спастись от их внимания было быстро и по-геройски сбежать.

Но вот то, что она знала про мышей, неожиданно и остро кольнуло его в грудь, и парень, оступившись, шагая назад, до крови прикусил губу.

— Петра! — окликнула пигалицу магистр Олюшко, отчего девчонка вздрогнула всем телом и отшатнулась.

А может, она просто спец по глубокой менталке? Или у неё вестники в роду были? И её спонтанными озарениями иногда накрывает, с надеждой подумал Коэн. Всё-таки тыковки он ещё не проверил. А проверить хотелось очень.

— Взгляните, что там в конце коридора. Мы, похоже, закончили. Если никого не найдёте, можете отдыхать.

Петра сунула кулаки в карманы и быстро пошла к последней двери. Бачек был уверен, что там никого, потому что чистоплюй Татович вляпаться в такой передел просто не мог, хоть он и не попался ему на глаза за утро ни разу. Но это наверняка потому, что он занят где-то ещё. Коэн уже готовился открыть рот, спеша за девицей следом, когда она толкнула дверь, и, замерев на миг на пороге, встревоженно обернулась с пылающими огнём щеками. Стукнувшись в его, Коэна, грудь, толкнула его руками и в голос выдохнула, словно увидела там что-то настолько страшное, что не могла дышать.

— Профессор! Там! — Она вырывалась, силясь обежать Коэна, который крепко держал её за запястья, чтоб не повредилась, чего доброго, от испуга.

Он задвинул девушку за спину и сам заглянул в комнату. Увиденное Бачеку тоже не слишком понравилось.

Его собственная кузина лежала в кровати Татовича с неестественно красным лицом и тяжело, сипло дышала. Татович был тут же, но, в отличие от Эльзы, совершенно белый, и производил впечатление бесцеремонно уснувшего вечным сном королевича, оставившего деву в беде.

А то, что Эльза в беде, было понятно и без магистра Олюшко. Потому что здоровые люди так совершенно точно выглядеть не должны. А Татович хоть и дельный, надёжный пацан, но сейчас совершенно точно получит от него, Бачека, ответного леща, пусть только очухается. А не очухается — получит тем более и втройне, чтоб соображал, кого в постель тащить, и помирать потом без ответа!

Коэн буквально чувствовал, как его глаза наливаются кровью, и в действительность его вернул сдавленный жалобный писк пигалицы. Он в ужасе разжал кулаки и отпустил её тонкие руки, заметив неподдельный блеск слёз в огромных глазах.

— Ты… — сказал Бачек сквозь зубы, отчего она сжалась ещё больше, — ты, главное, не кричи. А то ещё кого-нибудь, как меня, напугаешь.

Показаться пугливым Коэну виделось не самым страшным из грехов. В случае с девчонками это работало обычно в нужную сторону, они начинали видеть в нём что-то человеческое, а не только безмозглого и безбашенного боевика. — Ты иди, зови магистра, я тут сам пригляжу.

Петра мигом исчезла, а староста боевиков внимательно огляделся.

Жил Ибор Смирна Татовицкий Маргнек, на удивление скромно. Как все.

Забитые книгами полки над тёмным комодом, реактивы и склянки ровными рядками расставленные на подоконнике узкого стрельчатого окна, маленький стол у стены и простая кровать без спинок с соломенным тюфяком, на котором спать после летних каникул было очень колюче.

Значит, ещё надеялся на легенду и верил, что остальные не слишком в курсе. Зачем? Коэн так и не смог толком понять. Но, видно, была в этом какая-то особая нужда, раз он так. Ну и ладно. Коэну такое было не нужно, но знать, что у него есть рычаг давления на младшего княжича Татовицких, было приятно. Хоть и использовать его он не планировал. Но где бесы не водятся? Бездна его знает, как и что повернуться может. Вон хоть Эльза — лежит себе в его постели, платье сбито так, что не только чулки, всё, что хочешь, разглядеть можно, и не только разглядеть.

Чулки, кстати, шелковые, а не плотные шерстяные, которые девицы в Ратице носили уже с неделю как, по причине вечерней сырости и ранних утренних морозов. Это Коэн отметил с холодным равнодушием. И то, что сестрица сегодня пришла в мужское крыло с совершенно определённой целью, тоже.

Не то, чтобы Коэн Татовича не мог понять. Понимал он его, и даже в чём-то поддерживал. Эльза была яркой и вообще завидной невестой. Но невестой же, а не вот так, как… на глазах у всей академии!

Староста четвёртого курса боевиков присел на корточки у кровати и задержал дыхание, пытаясь нащупать на шее Татовича пульс. Сердце парня определённо билось, хоть и очень слабо и медленно, и Коэн выдохнул с удивившим его самого облегчением.

Прежним утром он даже было подумал, что поймал жёстко в бубен от Татовича из-за той девчонки с лекарского с зачетными буферами, и которая вроде бы оказалась не пигалица, хоть Коэн и сейчас думал, что это была она. И даже прикидывал, что там, обычный отвод глаз или заклятье невидимости какое-то? И окончательно утвердился в мысли, что следует всё лично на ощупь проверить.

И вот с этим ощупыванием была бы беда, будь Татович с ней как-то связан. А тут Эльза так кстати. Коэн улыбнулся одним уголком рта, отмечая, как неожиданно и удачно всё складывается. Похлопал Татовича по руке, буркнув себе под нос:

— Выкарабкивайся, давай. Очень уж ты нам в зятья подходишь, — и прижался к стене, чуть не сметённый магистром Олюшко.

* * *

ЧП было масштабным.

Давать слабину и показывать, что она в ужасе, Лииса не собиралась. Как и паниковать. Сначала реанимация, потом истерика, и никак иначе. Это она усвоила ещё на фронте. Его императорское величество не даст соврать. Вот уж где было действительно страшно. Жутко. До онемения языка и полного выключения сознания из действительности.

Сейчас ей было нервно, но совсем не так, как в тот ужасающий миг, когда она держала окровавленную голову императора на своих коленях и видела, как от него отлетает жизнь, а она цепляется за неё скользкими от крови пальцами, пытаясь привязать её к растерзанному телу.

Студиозы всё же были магами, а заклятье от воровства на самогоне штука, конечно, крепкая, но не смертельная. Даже, если бы они ничего не делали с Шапек и Нэтом, многие к вечеру оклемались бы и без их помощи.