Взорвать "Аврору" - Вячеслав Бондаренко

Еще через десять минут начальник линейного отдела, по-прежнему бормоча под нос веселую песенку, тщательно мыл руки в туалете райкома партии. В одной из кабинок раздался звук спускаемой воды, и оттуда, застегивая на ходу ширинку, показался пятидесятилетний командир погранотряда Отдельного корпуса пограничных войск ОГПУ с тремя шпалами в зеленых петлицах.

– Все лучшие люди встречаются здесь? – хохотнул начальник линейного отдела. – Мое почтение Сан Санычу. Извини, руки мокрые.

– Здорово, Пал Палыч, – хмыкнул пограничник, подходя к зеркалу. – Извини, руки грязные.

Он включил воду и покосился на коллегу.

– Чё веселый такой? Будешь хвастаться на отчетном собрании?

Начальник линейного отдела лукаво прищурился:

– Ох, не хочется тебя расстраивать, Сан Саныч… Ох, не хочется…

– А что такое? – насторожился пограничник.

– Уверен, что хочешь себе настроение попортить?

– Ладно, не хочешь – не говори, – пожал плечами тот.

Начальник линейного отдела оглянулся на дверь, придвинулся поближе и понизил голос.

– Да тут мои ребята полчаса назад белобандита на станции Ленинка взяли. – Он снова отодвинулся и взглянул на пограничника с деланным сочувствием. – В твоей зоне ответственности как раз, вишь ты. И как раз накануне великого праздника…

– Интересное кино, – медленно отозвался начальник погранотряда. – И откуда же этот белобандит взялся? С неба упал?

– А вот сейчас на собрании и услышишь, – победно усмехнулся начальник линейного отдела. – Это ж прямо подарок какой-то к десятилетию Октября. От тебя, Саныч.

Пограничник, причесываясь, пренебрежительно фыркнул.

– Ой, Палыч, да знаю я твоих паникеров. Они дохлого кота белобандитом объявят, лишь бы статистику улучшить под праздник.

– Кота, говоришь? – прищурился железнодорожный чекист. – У этого кота, между прочим, браунинг бельгийский был в потайном кармане и удостоверение личности фальшивое на имя Андреева Павла Андреевича… Вот так!

Пограничник внезапно перестал причесываться.

– Так как, говоришь, фамилия белобандита? – рассеянно переспросил он.

– Андреев Павел Андреевич. А что?

– Да нет, ничего… – Пограничник спрятал расческу и взглянул на часы. – Ну что, двинули? А то обо всех успехах без нас доложат.

Его отвели в крохотный каменный закуток, служивший, видимо, камерой при станционном отделении ГПУ. Сквозь забранное решеткой крохотное оконце виднелось небо. Владимир сел на продавленную узкую койку, потом лег и, забросив руки за голову, закрыл глаза.

Странное дело – он не испытывал сейчас никакого сожаления в том, что так бездарно провалил порученное ему дело. Хотя в чем его вина, собственно?.. В том, что попался на глаза чекистскому патрулю, проверявшему документы в поезде? В том, что был выслежен в приграничной зоне, где каждая верста напичкана осведомителями ГПУ? Или в том, что заглянул в родное село, где надеялся встретить девушку, которую так и не смог забыть?..

С грохотом открылся лючок в двери. В квадратном проеме возникло лицо бойца.

– Слышь ты, тварь беляцкая! – рявкнул он. – А ну встать!

– Че-го? – пренебрежительно спросил Сабуров.

– Чего-чего… Нельзя тут это, короче!

– Ты сам хоть понял, что сказал? – сочувственно поинтересовался Владимир, снова закрывая глаза.

В ночном поле шел проливной дождь. По раскисшей грязи, увязая в ней по колено, брела понурая кляча, на которой верхом сидел укутанный в шинель Сабуров. Плачущая Даша из последних сил тянула старого коня под уздцы. Владимир, качаясь, едва держался в седле. У него подскочила температура, открылась рана на ноге, он бредил.

– …Нет, я не достоин вас, барышня, – горячечно, убежденно говорил Сабуров кому-то. – Вы меня спасли от этих богоносцев, от этой серой сволочи, которая сейчас везде. Но вы слишком чисты, слишком прекрасны для меня, привыкшего спать в окопах… Вы думаете, что я вас совсем не помню, Дарья Павловна? А я вас помню… Я помню, какой вы были смешной, длинноногой, в холстинной юбке. Видите, какие подробности? Но я, идиот, не замечал вас, мне нравились другие женщины… дыша духами и туманами… как у Блока… А потом приходите вы – и спасаете, когда никто бы не спас. Зачем? – Он запрокинул голову и засмеялся в дождь.

– Владимир Евгеньевич, – плача, проговорила Даша, – ради Христа, помолчите. Вам нельзя разговаривать, у вас и так жар поднялся. Вот дойдем, уж тогда…

И они дошли. Когда Владимир пришел в сознание, он лежал на вкусно пахнущей белой простыне, и над ним склонилась Дашино лицо.

– Я где? – сорванным голосом вышептал он.

– Чшш… – обрадованно произнесла Даша. – Тише, Владимир Евгеньевич. Лежите спокойненько, у вас только день, как жар спал.

Он закрыл глаза, вновь открыл. Деревянный потолок. Скосил глаза налево – увидел дождь, струящийся по мутному маленькому оконцу.

– Мне все приснилось? – шепотом спросил он. – Изба… погоны… И ты стреляла… А потом ливень, я еду куда-то…

– Ну конечно приснилось, – послушно кивнула Даша. – Лежите тихенько. Тут вас никто не найдет и не тронет. Я на курсах Красного Креста с эстонкой познакомилась. А они красных ужас как не любят. Мы на хуторе у нее.

Владимир попытался приподняться, но раненая нога так напомнила о себе, что он с мучительным стоном вновь опустился на подушку.

– Не надо вставать, а то опять рана откроется. Лежите…

– Мне нужно, Даша, понимаешь? Нужно… – еле слышно произнес он. – Я офицер. Я не могу так просто лежать бездеятельно… Я в поезде слышал разговор двух прапорщиков. На Дону генерал Алексеев собирает офицеров. Слышишь?

Вместо ответа Даша робко поцеловала его. Вернее, это был не поцелуй, а легкое, щекочущее прикосновение губ к щеке.

Владимир молча притянул ее к себе и поцеловал в ответ. Но тут же зашелся в сухом болезненном кашле, сотрясавшем все тело.

В большом кабинете для заседаний в здании райкома ВКП(б) за крытым красной тканью столом сидели в ряд члены райкома во главе с первым секретарем – моложавым, подтянутым, чем-то похожим на волка, одетого в коричневый френч без знаков различия. Над столом висел большой портрет Ленина. За другим столом, подлиннее, располагались человек двадцать партийного и военного начальства, среди них – начальник линейного отдела ГПУ и командир погранотряда.

Только что закончил доклад представитель железной дороги – одышливый толстяк с четырьмя красными «галочками» в черных петлицах. Первый секретарь одобрительно улыбнулся:

– Ну что, товарищи, думаю, что с цифрами железнодорожных перевозок по району у нас никаких неприятностей нету, наоборот, наши доблестные работники НКПС встречают Десятый Октябрь, так сказать, во всеоружии… Похлопаем! – Он зааплодировал, присутствующие дружно поддержали. – А теперь послушаем, что нам скажут наши железнодорожные чекисты. Район у нас, сами знаете, пограничный, так что ответственность, как говорится… Прошу, товарищ Лепковский.