Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

тяжелых условиях, новоприбывшие и местное население зачастую обвиняли друг друга[242].

Эвакуированным заводам приходилось размещаться в одних зданиях с местными заводами, поэтому руководители, начальники цехов и рабочие не могли поделить между собой место и спорили о методах производства. Под одной крышей часто соседствовало несколько разных предприятий, что создавало новые вредоносные выбросы и опасные условия. Заводы размещались теперь в новых комбинациях и значительно расширялись. В местах, где никакой инфраструктуры не было, строительные бригады наспех сколачивали себе убежища, прежде чем начинали заново прокладывать линии электропередачи, водопроводы и железные дороги, возводить новые здания и ставить доменные печи. Старые методы производства уступали место новым, более эффективным, обстановка вынуждала заводы к быстрой модернизации. Война оказалась суровым испытанием, заставившим руководство всех ведомств – от органов здравоохранения до городской администрации и промышленных предприятий – решать задачи неслыханных масштабов.

Движение на восток: эвакуированные и беженцы

Неудивительно, что число людей, вывезенных в эшелонах по распоряжению Совета по эвакуации, равно как и незарегистрированных беженцев, подсчитать трудно. Называют разные цифры – от двенадцати до двадцати пяти миллионов[243]. Расхождение в оценках усугубляется статистической аномалией: число покинувших свои дома существенно превышает число людей, чье временное проживание в центральных и восточных регионах нашло отражение в документах. Из архивных материалов видно, что в феврале 1942 года, после первой крупной волны эвакуации, на новых территориях было зарегистрировано лишь 7,4 миллиона людей: 5,9 миллиона – в РСФСР, 600 000 человек – в Узбекистане, 796 000 – в Казахстане, включая 360 000 этнических немцев, депортированных в Казахстан с Кавказа и из Поволжья; остальные были эвакуированы в республики Центральной Азии[244]. Разница между количеством уехавших и количеством прибывших, вероятно, обусловлена отчасти тем, что люди умирали в дороге, приехавших регистрировали с большим опозданием, беженцы и вовсе оказывались неучтенными, да и в целом в крайне тяжелой обстановке военных лет вести точные подсчеты было затруднительно. К тому же эвакуация происходила не как однократный и однонаправленный процесс. С 1942 года небольшие группы людей начали возвращаться домой, между тем на юге стартовала вторая волна эвакуации[245].

Дорога была изматывающей и страшной. Зачастую люди набивались в неотапливаемые вагоны с одним ведром на всех вместо уборной. Почти 8000 кораблестроителей с семьями ехали из Москвы в неотапливаемые вагонах, так что заместитель наркома судостроительной промышленности упрекнул Совет по эвакуации за то, что ему не прислали ни одного вагона для эвакуации людей[246]. Вот как описывала начало своего пути Галина Барская, эвакуированная с грудным ребенком и пятнадцатилетним сыном родственников:

Вот, мы еле выбрались на эту платформу, там платформа такая, не для людей, а так, что надо было нам становиться на это колесо и так далее, еле выбрались. И я сразу пошла в уголок, вот. И там полное загрузили, открытое все, конечно. И я думаю: «Боже мой, как же ж так можно ехать с ребенком, а он кашлял, вот. Еще простудится, и ничего у меня такого нет, чтоб накрыть», – это теперь пленки, а тогда ж такого не было. И я в растерянности стою – что делать? И я обратила внимание, что железнодорожник, мужчина такой симпатичный, в железнодорожной форме, стоит и с ужасом смотрит на эту картину. Дети, это женщины с детьми на открытой платформе. Я увидела, что он так сочувствующе смотрит, и говорю: «Товарищ, вы меня извините, если можно, хоть какую-нибудь картонку, чтоб здесь забить, если где-нибудь можно, уголок, чтоб я сына положила, он очень простужен. Он кашляет». Вот. Он пошел. Час, пока грузился состав, так он успел вернуться и принес большой лист дикта. И он мне сам прибил на этот уголок дикт, вот. Я туда положила сына, сама на другой узелок, и так мы, значит, ехали всю ночь. Начался дождик. Я подсунула голову под этот дикт, согнувшись, сверху дождик, вот, холодно. А сын, измучившись, в уголке, как-то я его укрыла, тепло был одет, вот. И он спал. Я так просидела, а от того, что таскались с этими узлами, от всего этого у меня началась менструация. Представляете, с меня идет, и на меня льет, ужас[247].

Состав эвакуированных представлял серьезную проблему для местных властей, обязанных взять заботу о них на себя, обеспечить их питанием и жильем. Значительную часть составляли дети, инвалиды и старики, требовавшие особого ухода и не способные работать. Около трети эвакуированных – дети младше четырнадцати лет, то есть возраста, когда подростки обычно оканчивали школу и устраивались на работу. Примерно половина – подростки постарше и взрослые, считавшиеся «трудоспособными»: они могли выполнять по крайней мере какую-то работу. Остальные 15–18 % составляли взрослые иждивенцы, инвалиды или старики. Даже на Урале, в регионе, куда вывезли наибольшее количество заводов, сердце оборонной промышленности СССР, половина эвакуированных оказалась неработоспособной[248].

Рабочие, эвакуировавшиеся вместе с заводами, отправлялись прежде всего в города Урала и Западной Сибири, но также в крупные промышленные города Центральной России, например в Горький и Казань в Татарской АССР или в Куйбышев, в военные годы центр авиационной промышленности. Некоторые небольшие города, в частности Пензу и Киров, эвакуация превратила в крупные промышленные центры. Остальную часть эвакуируемого населения: женщин, детей, мужчин, по возрасту или состоянию здоровья не пригодных к военной службе, стариков – отправляли обычно в сельскую местность для помощи в сельскохозяйственных работах, хотя люди со средним или высшим образованием нередко устраивались учителями в сельских школах, медсестрами, санитарами, агрономами и библиотекарями. Почти все мужчины трудоспособного возраста уже ушли из колхозов и совхозов на фронт, и государство надеялось, что вновь прибывшие будут работать на земле, восполнив острую нехватку рабочих рук. Им, в отличие от городских жителей, не потребуется вставать на учет для получения продовольственных карточек, и они смогут обеспечить продуктами не только себя, но и живущих в городах. В сельской местности у детей было больше шансов выжить: они находились ближе к запасам продовольствия, а их здоровье не подвергалось опасностям, сопряженным с проживанием в городах. Несмотря на все попытки государства контролировать эвакуацию, очень многие бежали на восток сами. Даже на Урале, где были сосредоточены эвакуированные предприятия, большинство составляли те, кого официально причисляли к «неорганизованному эвакуированному населению». В Челябинской области, куда прибыло наибольшее среди всех уральских областей количество эвакуированных и куда вывезли множество предприятий, число тех, кто прибыл не в специально организованных эшелонах, существенно превышало число эвакуированных вместе с заводами. Только в Свердловской области рабочие с