Подкаст бывших - Рейчел Линн Соломон
Шрифт:
Интервал:
– Любишь «Баффи»?
– О да. Выросла на ней. А ты?
По крайней мере, ему хватает приличия немного смутиться.
– Смотрел на «Нетфликсе».
Ну разумеется. Ему двадцать четыре – он слишком молод, чтобы успеть застать «Баффи» в прямом эфире, нашпигованную рекламой.
– Под «выросла на ней» я имела в виду, что во время первых сезонов была, ну, знаешь, еще совсем юной и почти ничего не понимала… – Я со стоном прерываю себя, хотя рада, что разговор свернул с темы секса. – Господи, не заставляй меня чувствовать себя старой бабкой.
Смех из недр его горла превращает мои ноги в желе. Я чувствую этот рокот там, где мне совсем не хочется.
Все это вызывает очень много вопросов.
Именно это чувство застает меня врасплох больше, чем что-либо за сегодняшний вечер. Я и думать не хочу о том, чтобы заниматься с Домиником чем-либо, кроме шоу о наших псевдоотношениях. Я и думать не хочу о том, как он грубо смеется мне в ухо, прижавшись другими частями своего тела к другим частям моего.
И я правда не хочу представлять, как он снова подносит холодный стакан к моей коже.
Я сглатываю, прогоняя бредовые мысли. Трезвая Шай ни за что бы не стала фантазировать о Доминике Юне, стоящем прямо перед ней. Мое воображение слишком разнузданное, а годовая пауза только усугубляет положение.
Доминик возвращает мне стакан и выпрямляется. О. Только тогда я понимаю, как легко он мог бы заломить мне руки за голову, толкнуть к стене и рассказать, как именно журналистика спасет мир, прижавшись губами к моей шее.
Разумеется, он не делает ничего из перечисленного – вместо этого он отступает на шаг. Затем на два. После трех шагов температура в комнате опускается. После четырех я снова могу дышать.
– В общем, как бы то ни было, – говорит он на полпути к выходу, – думаю, что мы были бы хороши.
Мама поворачивается, глядя на свое отражение в трехстворчатом зеркале.
– Выглядишь потрясно, – говорю я ей с кремового кожаного дивана. Тот же комплимент применим к последним пяти платьям, которые она примерила, что только подтверждает мою теорию: Лианна Голдстайн просто не способна выглядеть плохо – даже в двенадцати метрах тафты цвета шартрез. Тем временем у меня под глазами мешки из серии «собака снова прогнала меня в криповую гостевую», а на уме лишь одно – темный угол комнаты отдыха в офисе.
– Это ведь приемлемо – не белое платье? – Она убирает волосы с шеи, обнажая глубокий вырез на спине. – Хочется чего-то нетрадиционного, но в то же время не слишком зрелого.
С папой у них все тоже было нетрадиционно – они поженились втайне в национальном парке Роки-Маунтин в Колорадо.
От фоток, где они позируют на фоне бирюзовых гор и дугласовых елей, захватывает дух. «Все друзья рассказывали мне, как спустили кучу денег на еду на собственной свадьбе, но не съели ни кусочка, – ответила она, когда я спросила, почему у них не было официального торжества. Затем она залилась музыкальным смехом. – Не могу себе представить что-то ужаснее».
Когда мы зашли в свадебный магазин, консультантка принялась фонтанировать эмоциями: как волнующе, должно быть, покупать свадебное платье для дочери. Маме пришлось ее поправить, и консультантка столь же обильно принялась извиняться.
Но удивительнее всего вовсе не то, что мы здесь ради мамы, а не ради меня. А то, что это ее второй раз и теперь она хочет настоящую свадьбу.
– Все больше и больше невест нынче предпочитают нетрадиционные платья, – чирикает консультантка, стоя рядом с подушкой для булавок и рулеткой. – Не думала, что зеленый будет сочетаться с вашими волосами, но вы выглядите изумительно.
И все же мама недовольна.
– Что-то мне в нем не нравится. У вас есть что-нибудь чуть менее, – она приподнимает многочисленные слои пышных юбок, – чуть менее, хм, платьеобразное?
– Разумеется. Сейчас принесу фасоны покороче. – Консультантка исчезает, а я опрокидываю в себя остатки шампанского.
Я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться, но постоянно возвращаюсь мыслями на станцию. Утром в четверг Доминик прошагал внутрь как ни в чем не бывало, разве что одарил меня той полуулыбкой, какой постоянно улыбался, когда подбрасывал мячик. Но ведь… между нами и впрямь ничего не было? Тот момент в комнате отдыха показался мне напряженным, но вдруг он так нависает надо всеми женщинами и морочит им голову своими феромонами и широкими плечами? Не то чтобы он пригвоздил меня к стене, снедаемый желанием взять меня прямо здесь и сейчас. Я сама отступила к стене, а затем он просто встал передо мной. Совсем другое.
Мы выпили, устали и говорили о сексе. Из-за этого я немного ополоумела – совсем как в начальной школе, когда учителя отмечали в табелях об успеваемости мое «гиперактивное воображение». Это вовсе не означает, что меня тянет к нему.
Консультантка возвращается с охапкой розовых, мятных и бледно-голубых платьев, и мама благодарит ее.
– Первый эфир через две недели, – говорит она из примерочной. – Как ты себя чувствуешь?
– Как ни странно, нормально, – отвечаю я. – До меня еще не до конца дошло, что я действительно буду в прямом эфире. – Я бы могла произнести это сотню раз и все равно не поверила бы своим словам, пока не оказалась бы в той самой студии, которую так привыкла наблюдать из-за кулис.
– Твой папа твердил бы об этом на каждом углу, – говорит моя мама, и я слышу ее музыкальный смех. – Люди бы сочли его совершенно несносным.
– Разве они и без того так не считали? – спрашиваю я, потому что это правда.
Когда человек умирает, вспоминают не только хорошее. Припоминают и обиды – например, когда его спрашивали о чем-то, чего он не знал, отец просто игнорировал вопрос, вместо того чтобы ответить. А еще он вел многолетнюю вражду с соседями из-за деревьев, нависавших над нашим двором, и в качестве пассивно-агрессивной мести месяцами ежедневно косил наш газон. Умерев, люди не избавляются ото всех изъянов. И было бы неправильно изображать их безупречными. Мы любили его и его недостатки – тоже.
– Да, иногда, – отвечает мама, появляясь из примерочной в розовом платье, с подшивкой тюльпаном. – Но и я за свою карьеру нажила себе немало врагов. Нет-нет, это не то.
Я продираюсь рукой сквозь свой хвост, прикрывая им рот, а затем отпуская волосы обратно на плечо.
– Не знаю, я думала… Фил и эта свадьба… Я думала, ты все наконец-то делаешь так, как нужно.
Дверь снова открывается, и из примерочной появляется мама в бюстгальтере телесного цвета и темно-синем платье вокруг талии. На животе и руках у нее веснушки. Когда я была моложе, ее морщины порой пугали меня, но теперь они будто делают ее сильнее.
– Шай. Нет. Все совсем не так. – Она подбегает ко мне, судя по всему, не придавая значения тому, что наполовину раздета. – Я понимаю – все это кажется тебе странным.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!