Очаруй меня - Джоанна Линдсей

– Намерена обольстить его сегодня?

– Нет, просто надеюсь выглядеть хорошенькой.

– Ты красива независимо от того, что носишь, куколка. Тогда желтое? Оно подчеркивает яркость твоих зеленых глаз.

Платье подчеркивало не только глаза, но сейчас Брук это не смутило, хотя она постоянно испытывала смущение во время его примерок. Это было ее первое вечернее платье к будущему сезону.

Ей и прежде шили платья фасона «ампир», но в их вырезы не надо было заправлять косынку. Желтое платье было без рукавов, с узкой, расшитой золотым бисером оборкой по вырезу.

Конечно, платье обнажало слишком много. Смущение смущением, но Брук находила нынешнюю моду достаточно удобной. Тонкий, мягкий муслин облегал груди и свободно ниспадал до щиколоток. Под платье она надела панталоны телесного цвета. Когда ей впервые это предложили, Брук рассмеялась, но портниха Харриет объяснила, что все модные дамы носят такое белье, потому что должно казаться, будто под платьем в стиле ампир ничего нет.

Пытаясь отвлечь внимание от своей голой шеи и груди, Брук надела принесенный Алфридой кулон: камею на серебряной цепочке. Вместе с новым гардеробом ей отдали шкатулку с украшениями, там не было ничего для нее ценного – просто недорогие безделушки в тон платьям, выбранным для нее Харриет. Камея тоже была дешевой. Единственной достойной вещью был изумрудный гарнитур, который Брук предстояло надеть на первый бал.

Она опять опаздывала, поскольку предстояло еще уложить волосы в модную прическу, так, чтобы короткие локоны обрамляли ее лоб и виски.

– Поспеши с моими волосами, пожалуйста, – встревожено попросила Брук. – Я опаздываю на ужин с волком.

– Вздор! – отмахнулась Алфрида. – Ты будешь такой прекрасной, что он сразу поймет: ожидание того стоило. Поэтому оставайся спокойной и помни свой план – заставить его тебя полюбить.

Легче сказать, чем сделать. Но возможно, он не собирается ее ждать и пошлет кого-то за едой. Собственно говоря, она на это надеялась. Голодный волк – нелюбезный волк. И кого она дурачит? Он никогда не будет с ней любезен. Нет, рычанье – лучшее, на что она может надеяться.

По пути к двери Брук попросила Алфриду поспешить на кухню и приказать, чтобы ее ужин был немедленно прислан в его комнату. Если, конечно, Доминик уже потребовал свой. Потом она тихо постучала в дверь его комнаты, но, поскольку он ее ожидал, не стала ждать разрешения войти. Час ужина прошел, но было еще не темно. В июне солнце садилось так поздно, что ламп еще не зажигали. На этот раз Доминик был в комнате один.

Он по-прежнему полусидел в постели, опираясь спиной о подушки. Но, по крайней мере, надел ночную сорочку с распахнутым на груди воротом. И он причесался! Хотя и не побрился. Щетина на щеках и подбородке стала темнее. Но возможно, он чувствует себя лучше…

– Что это вы на себя напялили? – прорычал он, когда она подошла к кровати.

Когда его взгляд жадно впился в ее низкое декольте, Брук смутилась, но не замедлила шаг. Пусть она любит удобные платья по нынешней моде, но никогда не привыкнет к низким вырезам, столь популярным в Лондоне.

– Я всегда так одеваюсь к ужину, – солгала она.

– Только не здесь и не со мной.

Она была так рада это слышать, что улыбнулась:

– Как хотите. Я могу быть очень сговорчивой.

Доминик фыркнул. И поскольку он уже показал себя грубым животным, она добавила:

– Полагаю, нет нужды спрашивать, как вы поживаете сегодня вечером? Совсем не лучше.

– Я голоден, вот что со мной! Дважды передо мной извинялись и приводили причины, по которым не могут сейчас принести ужин. Как вы умудрились заколдовать мою кухарку?

– Я никого не заколдовывала, – учтиво ответила она. – Дело в том, что совершенно очевидно: ваши слуги вовсе меня не любят.

– Почему же слушаются не меня, а вас? – завопил он.

– Потому что я леди, разумеется, – подчеркнула она. – А слуги, если они, конечно, боятся серьезных последствий, не смеют выступать против леди. Должно быть, ваша лихорадка не позволила вам это вспомнить. Кроме того, все ваши попытки уморить меня голодом, пока я еще здесь, не увенчаются успехом. По крайней мере подождите, пока оправитесь от раны настолько, чтобы самому охранять кухню. Потому что пока я намерена выгнать вашу кухарку метлой и сама готовить себе еду, если придется, конечно. Так что вам, возможно, захочется пересмотреть этот гнусный план. Сожженный хлеб и ничего больше? В самом деле!

Его лицо еще больше покраснело. Ей стоило бы тоже рассердиться. Но когда она в итоге получила вполне приличный обед, его попытка уморить ее голодом показалась ей смешной. Поэтому Брук попыталась немного его улестить:

– Ужин принесут с минуты на минуту. Ну а пока…

Он перестал кричать и, кажется, вообще не имел больше желания разговаривать, так что она осмотрела рану.

– Выглядит немного лучше, – с радостью сообщила Брук. – Кожа не такая красная…

Она поспешила в ванную, чтобы сделать новую порцию мази. А когда вернулась к кровати, оказалось, что Доминик по-прежнему смотрит на нее со злобой. Брук очень удивилась, когда он перехватил ее запястье. Это произошло в тот момент, когда она потянулась к ране.

– Вы ближайшая родственница человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Это должно было бы ужасать вас. Почему же ничего подобного не происходит?

Брук помолчала. Если бы она считала, что должна его бояться, возможно, она боялась бы. Но он не знает, какие чувства она испытывает к брату. Наверное, придется ему сказать.

– Потому что, верите вы или нет, я тоже ненавижу Роберта. И предпочитаю быть здесь, с вами, каким бы угрюмым животным вы ни были, а не в кругу собственной семьи.

– Может, перестанете постоянно меня обзывать?

– Для этого у меня должна появиться причина.

Пока что она говорила любезно. И даже улыбалась ему, что, очевидно, сбивало его с толку. Хорошо! Прекрасное начало! Пусть сгорает от любопытства! Главное – застать его врасплох.

– С чего это вам вдруг ненавидеть брата?

Она никогда никому этого не говорила, кроме Алфриды, конечно. Ей не стоило рассказывать обо всем Доминику, но неожиданно захотелось поделиться.

– Он ненавидел меня с самого рождения. Не знаю почему. Но он часто приходил по ночам в мою спальню, затыкал мне рот ладонью и бил, оставляя синяки там, где их закрывала одежда, и обещал убить меня, если кому-то расскажу. Я была слишком мала, чтобы запереть дверь. Мне было всего-то четыре-пять лет. Большинство людей не помнят себя в этом возрасте, но эти побои я никогда не смогу забыть и простить. Как-то он слег в постель на насколько недель, а я радовалась. Он заслужил все это!

А потом Алфрида узнала, что вытворяет Роберт, и стала спать на топчане в комнате Брук и запирать дверь, чтобы помешать ночным визитам. Она делала это почти два года, хотя Роберт перестал приходить, обнаружив, что для него дверь всегда заперта.