Очаруй меня - Джоанна Линдсей
Шрифт:
Интервал:
– Она постоянно живет в нашем лондонском доме. Здесь слишком много мучительных воспоминаний, чтобы она хотела вернуться на пустоши.
– Вы поссорились? – предположила Брук. – То же самое можно сказать обо мне и моей матери, но у меня не было такой роскоши, как возможность покинуть дом. До этого момента. Странно, что и в этом у нас есть что-то общее.
Доминик недоверчиво уставился на нее, после чего угрюмо нахмурился:
– У нас нет ничего общего. У вас мерзкая привычка – лезть вперед со своими умозаключениями, особенно когда все это на редкость далеко от правды. Мы с матерью очень близки. Она просто отказывается вернуться в Йоркшир из-за воспоминаний о моей сестре, что вполне понятно. Кроме того, она росла в Лондоне. Водоворот светской жизни и старые друзья отвлекают ее от скорби.
Поскольку на этот раз он упомянул о сестре, не приходя в ярость, Брук осторожно произнесла:
– Но из-за этого вы разлучены. Она знает, что вы были ранены?
– Знает, что я дрался на дуэли и по какой причине, но я не хотел ее волновать. Кроме того, я обычно провожу с ней в Лондоне полгода. Там у нас городской дом и еще один в Скарборо, на побережье. Сюда мы приезжаем спрятаться.
Спрятаться? От чего?
– Невозможно прятаться, когда вы в доме, куда может войти всякий.
– Вы не представляете размеров Йоркшира. Мы здесь что-то вроде иголки в стоге сена.
– В таком случае вам, вероятно, не стоило строить дорогу, которая ведет прямо к вашей двери.
– Вовсе нет. Дорога изгибается.
Брук рассмеялась. Просто не выдержала. Слишком хорошо знала, что он не хотел шутить и именно поэтому теперь так грозно на нее смотрит. Ему ее смех не понравился. Но ей все равно. В этот момент она решила, пока находится тут, быть собой, во всяком случае, пока он не запугивает ее своими оскаленными зубами и грозным видом. Хотя, возможно, следовало спросить, не будет ли он возражать.
Поэтому Брук как можно беспечнее произнесла:
– Мне никогда не представлялось возможности быть собой. Ни с кем, кроме Фриды. Я пыталась объяснить это раньше, прежде чем вы стали мне досаждать. Но кажется вполне естественным, что с вами я могу быть собой, поскольку скоро вы станете моим мужем. Не согласны?
Он с любопытством уставился на нее.
– Я должен понять ваши намеки? Как я могу помешать вам быть собой? Пожалуйста, объясните смысл этого замечания. С вами что-то не так?
Она едва не подавилась очередным смешком.
– Вовсе нет. Просто я росла в доме, который никогда не ощущала домом. Мне запрещали все. Видите ли, я была нежеланной дочерью. И когда оказалось, что после моего рождения сыновей ждать уже не приходится, во всем обвинили меня. Поэтому, назвав меня избалованной графской дочерью, вы жестоко ошиблись.
– И я должен поверить этому, как должен поверить тому, что вы с братом – не одного поля ягода. Не пытайтесь бессмыслицей подобного рода вызвать во мне жалость!
– Не думаю, что вы вообще знаете смысл слова «жалость»! – взорвалась Брук. – Возможно, ребенком вы пинали щенят. Уверяю вас, для меня вполне очевидно, что вы лишены благородства и доброты. И вовсе не нужно так усердно трудиться, чтобы убедить меня в этом!
Этим она заработала такой ледяной взгляд, что невольно вздрогнула. Вот тебе и доверительная беседа, и старания получше узнать друг друга, прежде чем они пойдут к алтарю. И, кстати, когда это будет? Они ограничены временем?
Брук не спросила и ничего больше ему не сказала. Она не доела печенье, оставив его на подносе. И сделала это по привычке делиться едой с Алфридой. Брук отнесла поднос к обеденному столу, но не ушла. У нее здесь было еще одно дело.
– Доктор оставил бинты? – спросила она, вновь подходя к кровати.
Доминик махнул рукой в сторону тумбочки. Она не заметила полочки под ним, но сейчас увидела высокую стопку белых тряпочек, разрезанных на длинные полосы.
Брук взяла одну и уставилась на его правое бедро, гадая, как перевязать рану, не подходя слишком близко. Вряд ли она сможет это сделать, потому что уже краснеет, чувствуя его пристальный взгляд.
Брук продолжала колебаться.
– Не стоит так на меня смотреть, – коротко бросила она.
– А вам не стоит указывать мне, что делать, а что – нет, – отпарировал он.
– Я бы ни за что не стала этого делать. «Не стоит» означает, что под вашим взглядом мне становится неловко.
– Понимать ли это так, что мне должно быть стыдно?
– Нет, я…
Она захлопнула рот. Он хотел ссоры, чтобы поскорее выгнать ее отсюда. Он по-прежнему пытается заставить ее отказаться за него выйти. Неужели так будет каждый раз, когда она соберется прийти сюда, чтобы ему помочь?
Может, так и есть. Может, он ненавидит мысль о том, что приходится принимать ее помощь, и потому так груб? Нет. У нее такое чувство, что вражда никогда не кончится. Даже когда он будет здоров…
Брук колебалась так долго, что Вулф вырвал у нее бинт. Когда он стал обертывать полосой ткани свое мускулистое бедро, она облегченно вздохнула.
– Осторожнее, не сотрите мазь, – предупредила она. – Фрида советует оставлять раны открытыми, не перевязывать их. Тогда они заживают быстрее. А у меня есть еще одна трава, которая ускорит исцеление. Но пока инфекция не побеждена полностью, вам нужно бинтовать рану.
– Все, что угодно, лишь бы скорее встать на ноги, – пробормотал он без всяких интонаций. Она глянула на него. Хотя лоб Доминика был сухим, сам он по-прежнему оставался бледным. Видимо, к концу дня он устал.
Когда Вулф завязывал конец бинта, Брук постучала по столику пузырьком с зельем:
– Можете глотнуть этого, когда решите заснуть. Это не даст вам проснуться от боли. Крепкий сон – лучшее лекарство. Или можете выпить еще виски, что даст тот же самый эффект. Только не смешивайте одно с другим.
– Почему?
– От этого у вас появятся бородавки, – улыбнулась Брук, давая знать, что шутит. Он насупился, очевидно, ничуть не развеселившись, поэтому она добавила: – Просто утром может кружиться голова и будет тошнить.
– Забирайте свое лекарство. Не доверяю зельям, которых не прописал доктор.
Очевидно, он имел в виду, что не доверяет ей. Она не оскорбилась. Смысла не было.
Брук взяла пузырек и предупредила:
– Утром я приду, чтобы снова наложить мазь. Приготовьте горячую воду. Горячий компресс вас успокоит.
С этими словами она направилась к двери, не ожидая благодарности. Которой так и не получила. Все отношения выяснены. Обе стороны находятся в состоянии войны. По крайней мере, он так считает. Ей всего лишь нужно быть стойкой, терпеливой и стрелять только мягкими пулями.
Поэтому она вынудила себя пожелать ему спокойной ночи и закрыла за собой дверь, не дожидаясь очередной гадости в ответ.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!