Напоминание о нем - Колин Гувер

виновата, что соврала вчера Леджеру насчет своего имени. Похоже, он воспринял это как своего рода предательство, когда сегодня понял, кто я. Мне даже не удалось увидеть твоих родителей, потому что он страшно разозлился из-за того, что я вообще пришла.

А я хотела просто увидать нашу дочь, Скотти. Просто взглянуть на нее. Я не пришла забирать ее, хотя, думаю, ни Леджер, ни твои родители не представляют себе, как это – месяцами носить в себе крошечного человечка, чтобы потом его вырвали у тебя из рук и унесли, не дав тебе даже посмотреть на него.

Знаешь, когда заключенные женщины рожают в тюрьме и если их срок подходит к концу, то им иногда позволяют оставить ребенка с ними. Такое чаще бывает в колониях, где сроки заключения меньше. Иногда в тюрьмах тоже, но редко.

А в моем случае я родила Диэм в самом начале своего срока, поэтому ее нельзя было оставить со мной. Она была недоношенной, и, едва она родилась, у нее обнаружились проблемы с дыханием, и ее тут же забрали в реанимацию. А мне дали аспирина, такие огромные таблетки, и быстро увезли меня обратно в камеру с пустыми руками и пустой маткой.

В зависимости от обстоятельств иногда матерям разрешают сцеживать молоко, его сохраняют и передают ребенку. Но мне и тут не повезло. Мне не разрешили сцеживаться и не дали ничего, что могло бы остановить приход молока.

Через пять дней после рождения Диэм я сидела в уголке тюремной библиотеки и плакала, потому что молоко пришло, моя одежда промокла насквозь, я была физически измучена и эмоционально убита.

И тогда я встретила Иви.

Она была тут уже давно и знала про всех охранников, кого о чем можно попросить и кто что позволит. Она увидела, что я плачу и читаю книжку о послеродовой депрессии. Потом она увидала мою мокрую рубашку, отвела меня в ванную и помогла вымыться. Она аккуратно складывала полотенца квадратиками и давала мне по одному, чтобы я засовывала их в лифчик.

– Мальчик или девочка? – спросила она.

– Девочка.

– Как ты ее назвала?

– Диэм.

– Хорошее имя. Сильное. Она здорова?

– Она недоношена, и ее забрали, как только она родилась. Но акушерка сказала, с ней все в порядке.

Когда я сказала это, Иви моргнула.

– Они дадут тебе ее увидеть?

– Нет. Не думаю.

Иви покачала головой. Тогда я еще этого не знала, но Иви умела выражать отдельные слова и целые фразы, просто по-разному качая головой. Постепенно, за годы, я выучила все это, но в тот день я еще не знала, что то, как она покачала тогда головой, означало: «Вот же сволочи».

Она помогла мне высушить рубашку, а когда мы вернулись в библиотеку, она посадила меня на мое место и сказала:

– Вот что ты теперь сделаешь. Ты прочтешь все книги в этой библиотеке. И довольно скоро ты начнешь жить в разных ярких мирах этих книг, а не в тусклом мире этой тюрьмы.

Я никогда особенно много не читала. И ее план мне не понравился. Я кивнула, но она заметила, что я ее не слушаю.

Она взяла с полки книгу и протянула мне.

– Они забрали твоего ребенка. Ты никогда этого не забудешь. Так что решай здесь и сейчас. Ты хочешь жить со своей тоской или хочешь умереть от нее?

Этот вопрос ударил меня под дых – в самое нутро, где больше не было моей дочери. Иви не читала мне мораль. Во многом это вышло как раз наоборот. Она не говорила, что я переживу то, что чувствую, или что потом станет легче. Она говорила, что это – несчастье, которое сейчас со мной, – и есть моя новая реальность. И я могу или научиться жить с ней, или позволить ей поглотить меня.

Я сглотнула и ответила:

– Я буду с этим жить.

Иви улыбнулась и сжала мне плечо.

– Ну вот то-то, мамочка.

Иви не знала, что в тот день своей грубой честностью она спасла мне жизнь. Она была права. Моя реальность никогда уже не станет прежней. Она не была прежней с тех пор, как я потеряла тебя, а утрата дочери только оттолкнула меня еще дальше от хоть какого-то внутреннего равновесия.

То, что я чувствовала, когда ее забрали у меня – это такое же полное несчастье, какое я чувствую сейчас.

Леджер и понятия не имеет, насколько то, что он сделал сегодня, разбило несколько оставшихся от меня кусочков.

Иви так и не знает, насколько те ее слова, сказанные почти пять лет назад, до сих пор как-то спасают меня.

Может, я так и назову своего котенка. Иви.

С любовью,

Кенна.

14

Леджер

Пока я ехал домой, Патрик позвонил мне три раза, но я не стал отвечать, потому что слишком сильно злился на Кенну, чтобы еще и разговаривать про нее. Я надеялся, что Ландри не слышали, как она билась в их дверь, но, судя по всему, слышали.

Когда я подъехал к дому, Патрик ждал меня во дворе. Он заговорил, когда я еще не вышел из машины.

– Чего ей надо? – спросил он. – Грейс в ужасе. Как ты думаешь, она будет бороться против лишения прав? Адвокат говорил, что это невозможно. – Идя за мной в кухню, он продолжал сыпать вопросами.

Я кинул ключи на стол.

– Патрик, я не знаю.

– Не стоит ли нам получить запрет на приближение?

– Не думаю, что у вас есть основания. Она никому не угрожает.

Патрик мерил шагами кухню, а мне казалось, что он становится меньше ростом. Я налил стакан воды и дал ему. Он выпил его залпом, сел на стул и закрыл голову руками. – Последнее, что нужно Диэм, чтобы эта женщина появлялась и исчезала из ее жизни. После того, что она сделала со Скотти… Мы не можем…

– Она тут больше не появится, – сказал я. – Она слишком боится того, что мы вызовем полицию.

Мое замечание только обеспокоило его еще больше.

– Почему? Она что, старается не испортить свою историю на случай, если сможет подать на нас в суд?

– Она живет в дыре. Не думаю, чтоб у нее были деньги на адвоката.

Он поднялся.

– Так она живет тут?

Я кивнул.

– В «Райских апартаментах». Не знаю, сколько она собирается тут оставаться.

– Черт, – пробормотал он. – Это убьет Грейс. Я не знаю, что делать.

У меня не было для него совета. Как бы я ни участвовал в их жизни,