Вкус одержимости - Елена Лабрус

— Я ещё не решил. Но однозначно пока они послужат науке.

Шерлок испуганно показал на светящийся экран пальцем, привлекая моё внимание:

— Это же не бомба?

— Нет, что ты! Он не опаснее микроволновки, — усмехнулся я.

— И вот то пуленепробиваемое стекло здесь случайно? — показал смышлёный Пикачу на прозрачную стену кабинета.

— Ага, только взрывонепробиваемое, — невинно пожал я плечами.

Повернул голову к экрану и затаил дыхание.

Десять, девять, восемь… заканчивал прибор обратный отчёт. Два, один… Готово! Истошно мяукнув, как придавленная дверью кошка, он наконец выдал на стоящий рядом монитор и утробно зарычавший принтер результаты анализа. 

Я сорвал ещё тёплый распечатанный лист. И впился в него глазами.

Ничего не понимаю. Что?! Какая-то идиопатическая форма анемии? Или это я идиот? Механический гемолиз? Реакция на лекарства? Я предположил несовместимость с донорской кровью, но никаких отклонений по всем известным науке тридцати шести системам групп крови. Только гибель огромного количества эритроцитов налицо.

Чёрт!

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — смял я лист, швырнул и в сердцах стукнул кулаком по прибору.  

Определённо я идиот! Полный идиот, раз даже не предположил, что всё настолько плохо. Как бедная девочка вообще до сих пор жива?

Не обращая внимания на удивлённо выпучившего глаза детектива, я шарахнул о стол лотком и стал бросать в него всё, чем должен срочно исправить свою ошибку.

— Алан, что случилось-то? — таращился на меня детектив.

— Ничего. Надеюсь, ничего фатального, — отмахнулся я.

Кроме того, что я дебил, если сразу не понял каких масштабов Бородинское побоище разыгралось у неё в крови.

Смешались в кучу кони, люди…  

Я бегал от ящика к ящику, выхватывая из хромированных внутренностей нужные медикаменты, шприцы, флаконы растворов, бросая на покрытый салфеткой лоток из нержавейки, и торопился как мог.

Не удивительно, что девчонка два дня спала, её тошнит и ей так плохо. И я должен был раньше догадаться. Раньше всё это купировать. И, дай бог, её печень ещё справляется.

Дьявол! Всё не слава богу с этой Никой Тальниковой!

Я схватил не тот флакон, покрутил в руке, швырнул обратно в коробку.

Проклятье! Не надо было так долго ждать результатов! Надо было тупо довериться интуиции.

Взял нужный, громыхнув, с силой закрыл ящик.

— Шерлок, не тяни хоть ты, а! — невежливо толкнул я детектива, вытаскивая из коробки одноразовые перчатки. Пусть хоть он мне что-нибудь расскажет, а то башка сейчас лопнет от натуги, а придумать сходу я всё равно ни одной весомого объяснения не смогу. Нужны ещё тесты. Ещё наблюдения. Ещё анализы. И ещё время. — Давай выкладывай с чем приехал. Узнал что-нибудь про этих дегродов?

Обтянув руки тонким нитрилом, через прокол в пробке флакона я вводил в физраствор лекарство и истово молился, чтобы процесс не пошёл дальше и не имел для девушки никаких необратимых последствий.

Дьявол! Я, приверженец точной медицины, пока разбирал её кровь на молекулы, совершил такую глупую ошибку — перебдел. Хотел, как лучше, а вышло как всегда.

Потерял столько времени.

Дьявол, дьявол, дьявол! Я чуть её не убил!

Холодный пот тёк по спине. Но зато голова разом прояснилась от всяких глупостей. Заработала как швейцарские часы.

Секс? Кровь? Всё херня. Работа! Вот что спасает от любой хандры.

— Да не больше, чем они сами рассказали. Зовут Ярослав и Влад Тогуловы, — бросил детектив рядом с лотком свёрнутый пополам файлик с бумагами, что достал из кармана и подошёл к окну.

— Коротко, Олег. Сейчас очень коротко. В двух словах!

— Родные братья, — засунув руки в карманы, он смотрел на меня через плечо. — Отец давно сидит и, похоже, хрен выйдет. Известен в узких кругах по кличке Тагил. Мать второй раз вышла замуж за богатого дяденьку. Родила тому ещё двоих детей, поэтому до этих ей дела особо нет. Да и старшему до неё никакого, они почти не общаются. Он подрабатывает татуировщиком, учился одно время в художественной академии, но бросил. А вот младшенький не гнушается у матери ни деньги брать, ни жить за её счёт. Но старший, который его с детства опекает, как отца посадили, младшего тоже не бросает. Тот везде с ним.   

— А Форд этот раздолбанный чей? Ты права пробил?

Я замер, соображая: ничего не забыл? Пробежался ещё раз глазами по заставленному лотку.  

— И права, и техпаспорт, и всё, что было в машине. Даже гитару. Привёз её назад, кинул обратно в Форд. Машина старшего. Играет тоже старший. Дорогая гитара, кстати. И настроена под идеальный слух.

— Какой талантливый, — зло усмехнулся я, вспомнив про антибиотики. — Татуировщик, значит?

И это кое-что объясняло. Например, корявенькую для художника надпись «СУКА».

Я открыл ящик, но посмотрел на флакон цефалоспорина и передумал. Он тоже мог стать одной из причин гемолиза. Открыл соседний ящик и выложил на стол нож-бабочку. Тот самый самодельный нож, что был у длинноволосого в кармане.

— Это тоже старшего? Поди подарок отца? — я брезгливо снял перчатки и выкинул.

— Надеюсь, ты не ошибаешься на его счёт? — равнодушно взял нож Шерлок.

— А ты? — прищурился я, последний раз проверяя ничего ли не забыл.

Благодаря его мастерству ведения допросов, мы теперь во всех подробностях знали, как сраные отморозки познакомились с девушкой на заправке и всё, что было потом.

Вот только не всё было складно в их показаниях. Они оба кричали: это не я.

А значит, один из них врал.

И я точно знал кто. Но хотел послушать профессионала.

Только чуть позже.

— Я поставлю капельницу и вернусь, — натянул я белый халат.

И ушёл, что бы он ни ответил.

А, когда вернулся, Пуаро стоял на том же месте, где я его оставил и меланхолично вращал в руке «бабочку», выделывая ножом трюки как заправский уголовник.

Я устало упал на стул.

Откинулся к спинке и стукнул затылком о подголовник. Несколько раз.

Проклятье! Я чуть не поседел за эти десять минут. Я уже и забыл, когда так торопился, так волновался и теперь был так счастлив, что смог всё исправить.

Уверен, что смог. Уверен, что успел вовремя. И теперь всё сделал правильно.

Посмотрел на часы. В груди упрямо заныло, заскребло, зацарапало, требуя бежать назад.   

Не сейчас! Я вернусь в её комнату потом. Да заткнись ты глупое, вернусь! Через полчаса. Когда капельницу как раз пора будет снимать, а девчонка уснёт. Уснёт и не почувствует ни тяжести моего тела, под которым тихо прогнутся пружины матраса. Ни моей руки на своей порозовевшей щеке. Ни губ, что прижмутся к её потеплевшим пальцам. Не увидит и улыбки, что я не смогу сдержать, глядя на её безмятежный сон.