Вечная ночь - Клаудия Грэй

— Ты что, никогда фильмов по женскому каналу не смотрела? —Ракель, не глядя мне в глаза, теребила плетеный кожаный браслет на запястье. —Это всем известно. Мужчины, распускающие руки, — плохие мужчины.

— Я знаю, что он погорячился, но Лукас никогда в жизни неударил бы меня.

Ракель пожала плечами и плотнее запахнула на себе школьныйблейзер, как будто замерзла, хотя на самом деле было не так уж холодно. И впервый раз я вдруг задумалась, не являются ли ее незаметность и мальчишескаявнешность способом избегать ненужного внимания.

— Никто никогда не думает, что с ним может случитьсячто-нибудь плохое, пока оно не случается. И потом, он все время говорит тебе,что здесь все так паршиво и что тебе не нужно дружить со своей соседкой покомнате и с другими тоже, так?

— Ну... да, но...

— Вот тебе и «но». Лукас пытался отделить тебя от остальных,чтобы иметь над тобой больше власти. — Ракель покачала головой. — Лучше держисьот него подальше.

Я знала, что она ошибается насчет Лукаса, но еще я знала,что так его и не раскусила. Почему он вдруг начал критиковать моих родителей?Он один-единственный раз видел нас всех вместе — там, в кинотеатре, и они велисебя дружелюбно и вежливо. Правда, он заявил, что причина в моей несмелойпопытке сбежать в первый учебный день, но я ему не очень-то поверила. Если унего возникли сложности с моими мамой и папой, он наверняка просто придумал ихсебе, исходя из каких-то своих странных, смахивающих на паранойю соображений, имне совершенно не хотелось в них разбираться.

Объяснения сами возникали у меня в голове. Может, до меня унего была девушка, шикарная и искушенная, объездившая весь мир, а ее родителивели себя как снобы. К примеру, они прогнали Лукаса, запретив ему видеться сосвоей дочерью, он сильно страдал и теперь никому не доверяет.

Однако эта придуманная история ничуть мне не помогла. Я тутже начала жалеть Лукаса, как будто поняла, почему он так странно себя повел, аведь на самом деле ничего я не поняла. Кроме того, сравнивая себя с этойвыдуманной, искушенной во всем девушкой, я почувствовала неуверенность — а какнеприятно ощущать угрозу от человека, которого вовсе не существует!

Не думаю, что до этого я понимала, насколько важным стал дляменя Лукас, — до того, как мы с ним разлучились и у меня появились реальныеоснования держаться от него в стороне. Урок химии (единственный, который мыпосещали вместе) превратился в ежедневную пытку; я буквально чувствовала Лукасарядом — так мы чувствуем огонь в холодной комнате. И все-таки я с ним незаговаривала, а он не заговаривал со мной, уважая мое желание молчать. Недумаю, что он страдал сильнее меня. Логика подсказывала, что мне лучшедержаться подальше от него, но логика ничего для меня не значила. Я все времятосковала по Лукасу, и казалось, что чем больше я убеждаю себя оставить его впокое, тем сильнее хочу быть с ним.

Испытывал ли он то же самое? Не уверена. И я точно зналатолько одно — он не прав в своем отношении к моим родителям.

— Как ты себя чувствуешь, Бьянка? — мягко спросила мама,когда мы с ней убирали со стола после очередного воскресного обеда.

Я плохо спала, мало ела и больше всего хотела натянуть себена голову одеяло и спрятаться под ним на ближайшие два года. Но впервые в жизниу меня не возникло ни малейшего желания поделиться с родителями. Они былиучителями Лукаса, и будет нечестно по отношению к нему рассказывать о своихподозрениях. Кроме того, если я заговорю о том, что мы с Лукасом расстались ещедо того, как у нас что-то началось, моя утрата станет реальной.

— Хорошо.

Мама с папой переглянулись. Они видели, что я вру, но несобирались давить на меня.

— Знаешь, что я тебе скажу? — произнес папа, направляясь кпроигрывателю. — Не спеши уходить.

— Правда? — Правила воскресных обедов требовали, чтобы явозвращалась в свою комнату и приступала к урокам почти сразу же послеокончания трапезы.

— Вечер очень ясный. Я подумал, может, ты захочешьпосмотреть в телескоп? И потом, я как раз собирался поставить Фрэнка Синатру —я же знаю, как ты любишь Мистера Голубые Глаза.

— «Fly Me to the Moon», — попросила я, и через несколькосекунд для нас запел Фрэнк.

Я показала родителям туманность Андромеды — сначала велелапосмотреть вверх от Пегаса, а затем вести взглядом на северо-восток, пока неувидят ее — мягкое туманное свечение миллиарда звезд далеко-далеко от нас.Потом я долго прочесывала космос, и каждая знакомая звезда казалась мне давнопотерянным другом.

На следующий день, по дороге на урок истории, я заметилаЛукаса в коридоре, причем в тот же миг, когда он увидел меня. Солнечный свет,падавший сквозь витражное стекло, окрасил Лукаса в цвета осени, и мнепоказалось, что я еще никогда не видела его таким красивым.

Однако, едва наши взгляды встретились, момент утратил всесвое очарование. Лукас выглядел страдающим, таким же смущенным и потерянным,какой чувствовала себя я после того скандала в пиццерии, и на какую-то ужаснуюсекунду я ощутила укол вины, потому что ранила его именно я. И в его глазахтоже затаилась вина. Но тут он сжал губы и отвернулся от меня, слегкасгорбившись. И через несколько секунд затерялся среди толпы школьников в форме— еще один невидимка в «Вечной ночи».

Может быть, он снова убеждал себя, что лучше всего держатьсяподальше от других. Я вспоминала, как он вел себя, когда мы были вдвоем, былтаким счастливым и раскованным, таким свободным, и мысль о том, что это япринудила его снова замкнуться в себе и отгородиться от мира, меня угнетала.

— Лукас в ужасной тоске бродит по нашей комнате, — сообщилмне Вик на следующий день, когда мы с ним столкнулись на лестнице. На этот разВик оделся нормально — во всяком случае, от щиколоток и выше, потому чтокрасные кроссовки у него на ногах явно не имели никакого отношения к школьнойформе. — Он и так-то парень угрюмый, но это уже не просто угрюмость. Этосверхугрюмость. Мегаугрюмость. Экстримугрюмость. — Чтобы подчеркнуть своислова, он изобразил руками крест.

— Это он тебя подослал попросить за себя? — Я постараласьпроизнести это легкомысленно, но не думаю, что у меня получилось, — услышав мойосипший голос, любой мог догадаться, что я сегодня плакала, даже такойрассеянный человек, как Вик.

— Никуда он меня не посылал. Он вовсе не такой. — Вик пожалплечами. — Просто мне интересно, в чем причина трагедии.

— Никакой трагедии нет.

— Еще какая трагедия, и ты ничего не хочешь мне рассказать,но, слушай, это нормально. Потому что все это не мое дело.

Я почувствовала ужасное разочарование. Если бы Лукасподослал Вика ко мне поговорить от его имени, я разозлилась бы, но он решилотпустить меня без борьбы, и это причиняло мне боль.

— Ладно.