Альпийская фиалка - Аксель Бакунц

Он пришлый. Лар-Маркар, подобно щепке, попавшей в волны мутных потоков, побывал на многих берегах, пока наконец последняя волна не забросила его вместе с внуком в это село.

Это было прошлой весной. Деревня наняла его поливщиком.

— Он посторонний, не имеет здесь ни родных, ни знакомых и будет справедливо распределять воду.

Когда впервые, обнажив ноги до колен, пустил он воду по канаве, а затем прошелся по ее берегу с лопатой на плече, какой-то деревенский шутник сказал:

— Глядите-ка на него, на этого беженца, глядите, как он похож на тощего длинного аиста.

И с того дня деревня прозвала пришельца Лар-Маркар[19].

Иные крестьяне пробовали обмануть поливщика: они пытались вне очереди направить воду на свои поля и сады. Но не дай бог, узнает об этих уловках Лар-Маркар: сейчас же начнет ворчать, кричать, бить лопатой о землю.

— Не приучайся к воровству, дитя, не приучайся, родимый, — засохнет твое деревцо, не принесет тебе хороших плодов!..

Таково было убеждение Лар-Маркара. И в минуты гнева он непременно вспоминал об этом. А если кто сомневался в правдивости его слов, он прибавлял:

— Недаром я дожил до стольких лет, — теперь уж не время мне лгать, не по годам это мне!..

Говоря это, Лар-Маркар внезапно как-то оседал, и голос у него начинал дрожать. Оставляя собеседника, он брал лопату и направлялся вдоль канавы, несмотря на то что часто это было и не нужно.

Он не уходил далеко. Отойдя немного, садился тут же у канавы и долгим взглядом смотрел на ровный, спокойный бег воды, на плывущую сухую солому, подхваченную течением.

Смотрел на травку, росшую на краю канавы, и в душе все постепенно успокаивалось.

2

В лунные ночи, когда деревня погружалась в тяжелый сон и прохлада покрывала свежестью поля, утомленные дневным зноем, в лунные ночи, когда в своем гнезде на высоком стройном тополе отдыхал аист, чтобы ранним утром, раскрыв широкие крылья, спуститься на болота, — в те лунные ночи до самого рассвета Лар-Маркар работал в саду.

Лунный свет озарял канаву, стальную лопату и длинными полосками ложился на землю. Листья айвового дерева отливали серебряным блеском. От ночного ветерка шелестели колосья. Лар-Маркар проходил по безлюдным пустынным полям и поил водой истомленные жаждой растения.

На рассвете крестьянин увидит свои поля уже орошенными, улыбнется и, нагнувшись, непременно помнет пальцами сырую землю, чтобы узнать, хорошо ли она всосала в себя воду и не слишком ли силен был напор воды.

Усталый после ночной работы Лар-Маркар ложился отдыхать под тополями, широко и спокойно раскинув руки и ноги. Тут же, неподалеку, валялись прошлогодние сухие, с дуплом, бревна.

И Лар-Маркар сам казался таким же засохшим тополем.

Но бывали дни, когда Лар-Маркар не работал.

— Не в настроении я сегодня, — говорил он обычно в таких случаях и наказывал поливать по очереди.

В такие дни он шел по краю канав до ближайшего оврага, где росли абрикосовые деревья. Здесь он устраивался под абрикосовым деревом или в тени какой-либо скалы, спокойно засыпал, повернувшись на спину и вытянув свои длинные ноги наподобие огромных ножниц. Казалось, будто кто распял его.

Сквозь ветви деревьев Лар-Маркар вглядывался в небесную синеву. Одно белоснежное облако, прозрачное и бесформенное, медленно плыло в небесной лазури. И Лар-Маркару тогда чудилось, что небо — это огромное корыто, полное воды, окрашенной синькой, а облако — забытое в ней белье.

Лар-Маркар не уставал наблюдать за облаком: как медленно оно плывет, меняет форму, то растягивает, то вновь стягивает края…

Но если бы Лар-Маркар мог хоть на миг забраться на облако, он увидел бы затерявшуюся за далекими горами свою родную деревню, свой абрикосовый сад, калитку, около которой лежал на земле разбитый кувшин, а в нем вода для кур. Бывало, каждый день, рано утром, жена, Лар-Маркара открывала двери курятника, откуда с кудахтаньем вылетали куры и бежали за ней до разбитого кувшина с водой, где старуха их кормила…

…Какая-то птица пролетела над ним, кружась в воздухе. И когда Лар-Маркар смотрел сквозь ветви деревьев на небо, его старчески слабым глазам виделось, будто птица играет с этой единственной тучей в небесной лазури…

Это было давно… Распустились уж синие цветочки льна, а в саду начал золотиться абрикос. Он пахал в поле, плуг в мягкой земле выворачивал борозды летней вспашки. Когда он повернул на вторую борозду, взор его упал на тропинку. Там, у шиповника, стояла его старуха и махала рукой.

— Эй, слушай, в деревне какая-то суматоха! — кричала ему она.

Лар-Маркар распряг волов, оставил плуг глубоко ушедшим в землю. А вечером усталые от дневной работы волы уже тащили арбу, нагруженную домашним скарбом, тащили ее неизвестно в какие дали, в какие края.

То были дни бегства, дни скитаний.

Скрипели день и ночь арбы на дороге, пыль стояла столбом, а по ней плелись растерянные, испуганные люди. Здесь, в дороге, смешались меж собой жители всех деревень, к каравану присоединялись новые толпы беженцев, расспрашивали друг друга об отставших родных, близких, о том, как долго им еще идти. Но никто не мог ответить на эти вопросы. От бесконечных сомнений, от неуверенности, от той неизвестности, которая ожидала их, люди приходили в еще большее смятение, становились беспомощными и окончательно терялись в этом вихре событий.

— Слушай, ведь я забыла накрыть камнем наш тонир, — сказала старуха с арбы.

Каждый раз, когда Лар-Маркар смотрел в сторону арбы и видел жену с внуком на руках, он невольно вспоминал своего сына.

— Устраивайся получше на арбе и почаще присматривай за Торосиком, смотри, как бы он не простудился.

А Торосик в объятиях бабушки то засыпал, то вдруг, просыпаясь, удивленно спрашивал его:

— Дед, а дед, а мы все еще едем?.. Как долго мы едем, дедушка!..

Не получая ответа от дедушки, Торосик обиженно надувал губы, насупившись смотрел на кур, привешенных к арбе вниз головами.

Арба скрипела долгие недели. На дороге день и ночь столбом стояла пыль. Все новые и новые места, все новые и новые реки и ручейки. Маркар пил их воду, но все не мог утолить свою жажду.

И как-то, остановившись отдохнуть в пустынной песчаной степи, они потеряли все: проснувшись, не нашли ни арбы, ни пары волов. Остались лишь кое-какие пожитки. От солнечных лучей загорело лицо Торосика, местами кожа шелушилась и сходила с лица.

Волосы старухи покрылись густым слоем дорожной пыли и стали какого-то грязного серого цвета. Маркар заметил, что несчастье провело новые глубокие борозды по лицу его жены.