В огонь и в воду - Амедей Ашар

— А! Как страшно! — вскрикнул Коклико. — Я уж думал, что все кончено!

— Не было написано в книге судеб, — произнес Кадур.

Маркиз не дыша впился глазами в Гуго и следил за малейшим его движением; ловкость, хладнокровие и смелость юноши были поистине изумительны.

— Подумать только, я чуть не раскроил голову этому молодцу! — прошептал маркиз. — Хорошо, что я был тогда так неловок!

Когда Овсяной Соломинке оставалось каких-нибудь десять шагов, Гуго смело пришпорил коня, и тот спрыгнул на гладкую и ровную землю. Раздались восклицания, и в одну минуту все платки и шляпы полетели вверх. Маркиз, отирая слезы, бросился к Гуго и обнял его.

Гуго оглядывался вокруг, словно ища кого-то.

— Ах да, Брискетта! — вспомнил и маркиз. — Смотри, вон она!

И он указал на Брискетту, бледную, уничтоженную, опустившуюся у подножия старого креста. Целая стена зрителей отделяла их друг от друга. Взрыв восклицаний поразил бедную девушку, и, объятая ужасом, думая, что случилось несчастье, она вскочила на ноги, увидела Гуго, вскрикнула, улыбнулась и, шатаясь, прислонилась опять к кресту. Гуго хотел кинуться к ней, но она поспешно опустила вуаль на лицо и исчезла в толпе.

Жизнь Брискетты была весела, как песенка, нрав — светел и легок, как бегущая вода. Гуго обожал ее, и Брискетта его любила, но между ними была заметная разница. Однако же девушка поддалась очарованию любви, и если Гуго не уставал скакать между Тестерой и Вербовой улицей, то и она также не уставала дожидаться его у себя на балконе. Агриппа только потирал руки. Разве что Овсяная Соломинка мог пожаловаться.

Иногда Брискетта удивлялась такому постоянству Гуго — изо дня в день скакать к ней, несмотря ни на ветер, ни на дождь, лишь бы только увидеть ее. Девушка спрашивала себя, надолго ли хватит такой любви. Однажды утром между двумя поцелуями, когда облака принимали уже розовый оттенок на востоке, она вдруг спросила Гуго:

— Ты приедешь опять сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Что за вопрос!.. Да и завтра… и послезавтра… и потом…

— Значит, всегда?

— Да, всегда.

— Странно!

Гуго взглянул на нее с удивлением; сердце у него сжалось.

— Что это с тобой сегодня? Не больна ли ты?

— Нет, я думаю… Должно быть, какая-нибудь неведомая мне фея присутствовала при твоем рождении…

— Это почему?

— Да потому, что каждую ночь в один и тот же час, какая бы ни была погода, каково бы ни было расстояние, я слышу твои шаги под балконом, и никогда ни на лице твоем, ни в глазах, ни в словах твоих я не подмечала ни малейшего признака усталости или скуки, ни малейшей тени разочарования или пресыщения. Каков ты был вначале, таким и остался.

— Что же в этом удивительного?

— Да все… сам факт, во-первых, а потом… да подумай сам! Знаешь ли ты, что вот уж четыре или пять месяцев ты любишь меня?

— Ну так что же?

— Но ты ведь не думаешь, однако, жениться на мне?

— Почему же нет?

— Ты… ты, Гуго де Монтестрюк, граф де Шаржполь, ты женишься на мне, на Брискетте, на дочери простого оружейника?

— Я не могу жениться завтра же — это ясно; но я пойду к матери и, взяв тебя за руку, скажу ей: я люблю ее, позвольте мне жениться на ней!

На живом личике Брискетты отразилось удивление и вместе с тем глубокое чувство. Сотни разнообразных ощущений — радость, изумление, нежность, гордость — волновались у нее в душе и отражались в ее влажных глазах, как тень от облаков отражается в прозрачной, чистой воде. Вдруг она не выдержала, бросилась на шею Гуго и, крепко поцеловав его, сказала:

— Не знаю, что со мной, но мне хочется плакать; вот точно так, как в тот день, когда ты спускался верхом с большой Пустерли… Посмотри, сердце у меня так и бьется в груди… Ах! Если бы все люди были похожи на тебя!.. — Она рассмеялась сквозь слезы и продолжила: — И однако же, даже в тот день, когда ты чуть не сломал себе шею из-за этих вот самых глаз, что на тебя теперь смотрят, ты не был в такой сильной опасности, как сегодня!

— В опасности?

— Смерть — дело одной минуты; но цепи, которые нужно носить целую жизнь и которые давят, — это ужасно! Слушай, друг мой: я не допущу, чтобы твоя мать, графиня де Монтестрюк, была огорчена твоим намерением жениться на мне и поставлена в необходимость отказать тебе, — что она и сделает, разумеется, и будет совершенно права, — но я дам тебе самое лучшее доказательство своей привязанности. Ты не поведешь меня с собой в Тестеру, но будешь по-прежнему ездить сюда ко мне, пока я сама здесь буду.

— Но…

Брискетта прервала его поцелуем:

— Ты показал мне, как сильно меня любишь… А я покажу, как ты мне дорог, оставляя тебе полную свободу… У всякого из нас своего рода честность.

Гуго ничего больше не смог от нее добиться. Заря уже занималась; Брискетта толкнула его к балкону.

Однажды некоторое время спустя Гуго застал Брискетту бледной, расстроенной, сильно озабоченной. Она стояла посреди разбросанных по комнате узлов; все шкафы были раскрыты, все ящики выдвинуты.

Девушка привлекла его к себе и сказала, подавляя вздох:

— У тебя храброе сердце, друг мой; не плачь же и обними меня… Нам надо проститься!

Гуго так и подпрыгнул.

— Разве не этим все должно было кончиться? — продолжала она с живостью. — Разве есть что-нибудь вечное? Я знаю, что ты хочешь сказать… Ты любишь меня так же, как и в первый день, даже еще больше, кажется; но ведь это первый пыл молодости, пробуждение сердца, которое забилось в первый раз. Той, которая должна носить имя графини де Монтестрюк, которая разделит с тобой жизнь, — той ты еще не видел… Ты ее узнаешь среди тысячи женщин; тогда в самой глубине души твоей что-то вздрогнет и скажет тебе: «Вот она!» И в этот день ты забудешь, что Брискетта существовала на свете.

Гуго стал было возражать.

— Хочешь услышать добрый совет? — произнесла Брискетта твердым голосом. — Заводи любовные интриги внизу и береги настоящую любовь для равных себе, наверху. Да и кроме того, видишь ли, милый Гуго, — прибавила она, склоняя голову на его плечо, — я немножко из породы ласточек… мне нужно летать… пусти же меня летать…

Она отерла украдкой бежавшие по щекам слезы. Гуго был растроган, хотя и старался не показать этого. Эта была для него первая тяжелая разлука, оставляющая рану в сердце. Брискетта продолжала с милой улыбкой:

— Сколько раз, гуляя по лесам в мае, мы с тобой видели гнезда среди кустарников в полном цвету! А куда улетали осенью те соловьи и зяблики, что строили эти гнезда? Их любовь длилась столько же, сколько длилась весна!.. Разве ты не заметил, что листья начинают желтеть, а вчера уж и снег носился в воздухе!.. Это знак. Расстанемся же, как расстались птички, и если только мои слова могут облегчить тебе грусть разлуки, то я признаюсь тебе, друг мой, что никого уже, сдается мне, не полюблю так беззаветно, как любила тебя!