В огонь и в воду - Амедей Ашар

«Проси тогда чего хочешь! Отдам тебе весь свой кошелек». — «Кошелек-то оставьте, пожалуй, при себе, а мне велите дать коня да шпагу и позвольте биться рядом с вами». — «Решено! Останешься при мне».

Как только совсем стемнело, королевский отряд снялся потихоньку с лагеря и выстроился, а крестьянин стал во главе и пошел прямо вперед через лес. Солдаты потянулись гуськом по узкой и извилистой тропинке, которая через чащу вела к реке.

Наконец их взорам открылась река, совсем черная от густой тени деревьев. Крестьянин, который до сих пор шел быстрым шагом, остановился и стал всматриваться в темноту. Он увидел в нескольких шагах толстую дуплистую вербу, а рядом с ней другую, поменьше, с подмытыми корнями.

«Вот если тут, в стороне, есть под водой большой плоский камень, то, значит, и брод тут, — сказал он, опустил в воду свою палку, пощупал и нашел камень. — Отлично! Теперь смело можем переходить». — И он первым вошел в воду.

Все направились за ним следом. Скоро вода стала доставать им до колен. Смутно начинал уже обозначаться другой берег. «Сейчас, — продолжал проводник, все еще ощупывая дно палкой, — дойдет до пояса и немного выше — почти до плеч… Тут самое трудное место. Руки надо будет поднять над головой, чтобы не замочить порох… А то и верховые могут взять пеших себе за спину…»

Как и говорил проводник, отряд вскоре очутился на середине реки; лошадям было уже по грудь. Через несколько шагов вода дошла почти до самых седел; потом мало-помалу дно стало опять подниматься. «Слава тебе Господи! — сказал король, ступая на берег. — Ну ты, брат, молодец!»

Ночь подходила к концу. На белеющем горизонте начинал обозначаться гребень холмов, на небе показывался бледный отблеск зари. «Вот самое подходящее время, чтобы напасть на неприятеля и застать его врасплох, — сказал крестьянин. — От усталости и от утреннего холода все там крепко спят».

«А ты откуда это знаешь?» — «Да я разве не служил целых шесть лет? Рана-то ведь меня и заставила бросить ружье… Что же, — сказал крестьянин королю, который привстал на стременах, чтобы лучше видеть, — помните, что вы мне обещали?» — «Коня и шпагу? Сейчас!»

Генрих Четвертый сделал знак офицеру, и крестьянину тотчас подвели оседланную лошадь. «Храброго солдата, что ездил на этом коне, убили на днях, — сказал король, — а теперь ты его заменишь».

За леском что-то зашевелилось, но еще нельзя было разобрать, что там делается. «Это неприятельский лагерь просыпается», — пояснил крестьянин. «Ты хорошо знаешь местность. Что нам теперь делать? Куда идти?» — спросил король.

«Этот лесок — пустяки. А стоит отряд дальше, в долине; как только спустимся, так на него и наткнемся… Значит, прямо вперед и в атаку!» — «Славно сказано!.. А как тебя зовут?» — «Поль Самуил из местечка Монтестрюк, что в Арманьяке». — «Ну! Вперед, Поль![2] Марш!» Крестьянин пришпорил коня и пустился во весь карьер, махая над головой новой шпагой и крича: «Бей! Руби!»

В одну минуту они пронеслись через лесок, и королевский отряд с Генрихом и с проводником во главе ринулся вниз с горы как лавина. Лошади в неприятельском лагере были почти все еще на привязи; часовые выстрелили куда попало и разбежались. Пехота вздумала сопротивляться, но была опрокинута, и в мгновение ока король со своими воинами очутился перед лагерем. Тут все было в смятении. Несколько человек наскоро собрались и кое-как выстроились. Поль, увидев их, кинулся вперед, продолжая кричать: «Бей! Руби!» Ударом шпаги он свалил с коня первого попавшегося кавалериста, острием проткнул насквозь горло другому и врезался в самую середину толпы.

Четверть часа спустя король был уже в чистом поле, и вокруг него собрались сторонники, почти потерявшие уже надежду увидеть его в живых.

Когда остановились на ночлег, король подозвал Поля Самуила, обнял его при всех офицерах и сказал им: «Господа! Вот человек, который спас меня; считайте его своим братом и другом. А тебе, Поль, я отдаю во владение Монтестрюк — от него ты и будешь впредь называться — и, кроме того, жалую тебя графом де Шаржполем в память о твоей храбрости в сегодняшнем деле. На графский титул и на владение ты получишь грамоту с моей подписью и королевской печатью. Сверх того, я хочу, чтобы на твоем родовом гербе в память о твоем подвиге и о словах твоих было, во-первых, золотое поле, потому что у тебя золотое сердце; во-вторых, черный скачущий конь — в память того, который был под тобой; в-третьих, зеленый шлем — в знак того леса, в который ты бросился первым; и, в-четвертых, над шлемом серебряная шпага острием вверх — в память той, которой ты махал в бою и которая сверкала огнем на утреннем солнце. А девиз своего рода ты сам прокричал и можешь вырезать под щитом эти два слова, которые лучше всяких длинных речей: «Бей! Руби!»

— Вот как мой предок стал Монтестрюком, графом де Шаржполем, — прибавил Гуго. — С тех пор в нашем роду стало обычаем прибавлять имя Поль к тому, что дается при крещении. Первый Монтестрюк назывался Поль Самуил, сын его — Поль Илья, мой отец — Поль Гедеон, а я зовусь Поль Гуго и, если Богу будет угодно, передам это имя своему старшему сыну с титулом графа де Шаржполя, который я считаю равным самым лучшим и самым древним. Что думаешь, Коклико?

— Ей-богу! — воскликнул Коклико в восторге. — Король Генрих был великим государем, а предок ваш Поль Самуил — славным капитаном, хоть и пришел в простой одежде крестьянина, и все, все высоко и славно в этой истории! А ты, друг Кадур, что ты скажешь?

— Бог велик! — ответил Араб.

Разговаривая таким образом, трое товарищей проехали чуть ли не половину Франции и нигде не встретили ничего особенного. Должно быть, вид трех молодцов, крепких и исправно вооруженных, внушал особенное почтение всем ворам, какие попадались на дороге, а щедрость располагала в их пользу всех хозяев гостиниц.

Переехав Луару в окрестностях Блуа, они услышали в ближайшем лесу громкие звуки рога и догадались, что благородное дворянство забавляется там охотой. Погода была ясная, местность живописная и богатая; вблизи лениво протекала широкая Луара, вокруг шли темные леса вплоть до самого горизонта; Гуго, недолго думая, поскакал прямо к чаще, откуда доносился звук рога.

Через несколько минут он оказался в самом блестящем обществе; охота шла на оленя. Свора была отличная, впереди неслись большие ищейки. Около двадцати господ в шляпах с перьями разъезжали по зеленым аллеям. Впереди скакала на белой лошади молоденькая дама. На ее серой шляпе колыхалось голубое перо, на шею спадали кольцами белокурые волосы с золотым отливом. Голубой бархатный корсаж плотно обтягивал стройный стан.

Рядом с незнакомкой — Гуго вовсе не удивился бы, если бы узнал, что у нее течет в жилах королевская кровь, — красовался всадник важного вида, нашептывая ей любезности. Улыбка освещала ее веселое личико, которому могла бы позавидовать любая богиня. Красота незнакомки была ослепительная, красота кавалера — какой-то надменной. Ей, казалось, нет еще и двадцати лет, ему — не больше двадцати пяти. Какое-то необъяснимое чувство с оттенком ревности схватило Гуго за самое сердце.