Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

А еще нам в дар преподнесли чудесные эмалированные коробочки, в которые можно складывать всякую всячину – засахаренные фрукты, документы, драгоценности и игральные карты. Были среди подарков и изысканно декорированные арбалеты, большой и маленький, идеально подходящие для совместных выездов молодых супругов на охоту, и пара прекрасных обученных соколов вместе с егерем, «крупным, сильным и красивым мужчиной, который сможет услужить и лорду, и леди, если на то будет ее воля», подмигнув, пояснил даритель, хоть я и не поняла тогда, что в этом такого.

Некоторые гости дарили нам книги со смешными или мудрыми наставлениями для супружеской жизни, толстые тома с советами, как стать хорошей хозяйкой, и целый фолиант о коитусе (Роберт сказал мне, что так называют особый вид охоты); книги о скульптурах и песнях и даже чудесную иллюстрированную книгу на итальянском языке, повествующую, как прошептал мне на ухо Роберт, обо всяких пикантных и непристойных историях, которые он переведет для меня и прочтет на ночь, если я буду «послушной и кроткой в постели и в совместной жизни», какой и положено быть достойной жене. Некоторые гости дарили нам турецкие ковры и гобелены. На том гобелене, что мне больше всего понравился, была изображена необыкновенной красоты дева, ласкающая единорога, положившего свою красивую голову ей на колени.

Таких изумительных даров на моей памяти никто еще не получал, я не ожидала получить и половины подаренного. Дадли были воистину влиятельным семейством – об их власти в королевстве говорили даже, что она невероятно, необычайно велика, так что эти щедрые дары могли когда-нибудь обернуться особой благосклонностью представителей рода Дадли.

Преподнесла нам дары и королевская семья. Король Эдуард прислал нам собственный портрет в натуральную величину, чтобы мы повесили его в доме на почетном месте, а также копию своей «Книги общей молитвы» в черном переплете. Его старшая сестра, набожная принцесса Мария, подарила нам гобелен с бахромой из золотых нитей, на котором были вытканы корчащиеся в адском пламени грешные души и злобные черти с вилами. Этот подарок предназначался для нашей часовни. Принцесса Елизавета прислала нам некий хитрый механизм, маленькую повозку из золота и серебра с чудесными эмалированными и перламутровыми розами. Это устройство со специальным краником двигалось по краю стола и наливало гостям в ладони розовую воду, чтобы они могли вымыть руки. Я такого прежде не видела и, как ребенок, заводила игрушку снова и снова, запуская ее по кругу, пока Роберт не рассмеялся и не попросил меня прекратить, чтобы я не сломала ее прежде, чем гости успеют увидеть это чудо за праздничным обедом.

В тот день я шла по лугу босиком в милом наряде, похожем отчасти на одеяние наших доярок, но сочетающем в себе благородную элегантность и деревенское очарование. Кремовый парчовый атлас был украшен золотым кружевом и расшит желтыми лютиками, а поверх платья я надела изысканную кружевную поневу с шелковыми ленточками и речным жемчугом. Золотые свои кудри я оставила распущенными, украсив их лишь венком из лютиков, ароматного розмарина и бабочек из золотистого кружева, чьи крылышки едва заметно подрагивали на ветру и, покрытые бриллиантовой пылью, переливались. От венка на мою спину спускались длинные яркие ленты. Мою шею украшало тяжелое ожерелье с золотыми дубовыми листьями и янтарными желудями, оно так шло к моему обручальному кольцу на безымянном пальце, через который, как говорят, проходит вена, несущая кровь прямо к сердцу, словно возлюбленная, спешащая навстречу своему мужчине, чтобы обнять его и поцеловать. В руках я несла огромный букет лютиков, их стебельки были перевязаны золотой лентой и тончайшим белым кружевом. Премиленькие босоногие пажи в белых шелковых одеяниях с радугой длинных роскошных лент и в венках из розмарина и полевых цветов, венчавших их головы, разносили гостям на подносах медовые пироги с красной смородиной, изюмом и орешками, в то время как музыканты в ярких нарядах из цветного атласа танцевали вокруг меня, воспевая каждый мой шаг.

Счастливая, я шла, витая в облаках и грезя о великой любви. Я была так рада и шагала так легко, что казалось, будто я плыву по воздуху и ноги мои вовсе не касаются земли. Не припомню даже, щекотала ли зеленая трава мои обнаженные пальцы в тот день, как это обычно бывало во время таких прогулок, тверда ли была земля под моими стопами, прохладны ли были деревянные и каменные полы уже в поместье. Я вообще не помню, чтобы ноги мои касались чего-то твердого – я словно парила на облаке любви!

Я прошла через толпу прибывших на нашу свадьбу гостей с позолоченным деревянным коромыслом на плечах, украшенным резьбой в виде херувимов, цветочных гирлянд, резвящихся коз и овец. С его концов свисали два позолоченных ведерка, наполненных вкуснейшим холодным молоком. А Пирто, радостно улыбаясь, будто это она была матерью счастливой невесты, шла со мной рядом с огромным золотым подносом, заставленным специально для этого случая изготовленными глиняными чашками, выполненными в форме прекрасной, полной женской груди. Их мы оставляли всем на память, чтобы наши знатные гости забрали их домой и вспоминали этот день, снова и снова желая нам счастья, удачи и множества здоровых детишек.

Несколько лет назад мой отец познакомился на ярмарке шерсти с одним человеком, ученым, изучающим античное искусство, и тот поведал ему историю о кубках, сделанных по слепку с безукоризненных грудей Елены Троянской. Эта история поразила батюшкино воображение, он запомнил ее и поклялся, что в день моей свадьбы изготовит для меня нечто подобное, и я знала, что ему будет очень приятно выполнить свое обещание. Некоторые, разумеется, удивлялись и даже смущались, получив такие необычные подарки, но мне было все равно; улыбка на отцовском лице была мне дороже всех кубков мира.

Первым я угостила короля, ведь он был на нашем пиру самым почетным гостем, но когда я с кроткой улыбкой поклонилась и робко протянула ему одну из этих особых чаш, наполненную молоком, он даже не улыбнулся. Гордо расправив плечи, юный Эдуард сидел в своем портшезе, украшенном белыми розами, хвойными ветвями, нежным золотым кружевом и кремовыми атласными бантами, и неприязненно смотрел на меня, поджав губы. Его глаза показались мне тогда холодными, словно мрамор с синими прожилками, а руки он сложил на груди поверх своего кремово-золотого камзола так, что, казалось, дождаться не мог, когда же церемония подойдет к концу и ему можно будет отправиться домой. Он был уж чересчур напыщенным и мрачным как для двенадцатилетнего мальчика. Должно быть, понятие «веселье» ему было попросту незнакомо. Ему бы бегать и резвиться, играть со сверстниками, бросаться яблоками в прохожих, кувыркаться во ржи, рыбачить, мочить босые ноги в реке, а не сидеть здесь с печальным и суровым видом, словно древний старец, уже переживший все счастливые мгновения своей жизни и всех, кого он когда-то любил. Я нисколько не сомневалась, что волосы его, скрытые сейчас под кремово-золотой шляпой с пером, седые, а не рыжие, потому что он уже был рожден старым, и Господь не наделил его добрым нравом.

Испугавшись, что я, сама того не желая, чем-то обидела короля, я попятилась, чувствуя, как глаза мои наполняются слезами, но Роберт, в желтом камзоле, расшитом дубовыми листьями, желудями и плющом, крепко обнял меня, прижал к своей груди, поцеловал в щеку и велел не бояться, пояснив такое поведение Эдуарда тем, что у него непростой характер.