80 сигарет - Генри Сирил

нет. От красоты и величия открывающегося вида. Бесконечный простор, горизонт которого обрамляли снежные шапки гор, задевающих вечернее небо. Тогда мы останавливались, снимали лыжи и подходили к самому краю. Мы сидели на вершине мира, покачивая ногами, пили чай из термоса, курили и наслаждались чарующим видом, от которого кружилась голова.

Сложно поверить, но больше я ни разу не упала в тот день. А может быть, и несложно. Может быть, невелико достижение. Может быть, никому во всем мире не прилетало лыжей так же нелепо, как мне. Может быть, это было самое глупое сотрясение мозга, какое только случалось в истории. Может быть, «Премия Дарвина» нашла своего победителя.

Может быть.

Ночью головная боль усилилась.

«Что с тобой, Нина?» – проснувшись и увидев в ярком свете луны, проникающем через окна «Мицубиси», мое лицо, спросил Гера.

«Мне дурно»

Я накинула куртку, открыла дверь и спрыгнула на улицу. Герман выбежал следом, сжимая в руках мобильник, бутылку воды и пачку аспирина – единственного лекарства, которое у нас было. Схватил все, что смог придумать и найти спросонья. Милый. Я хотела по-доброму посмеяться над его растерянным и взволнованным видом, хотела успокоить его, но в этот момент у меня случился очередной рвотный спазм и меня стошнило.

Наш отдых закончился.

И началась медленная, мучительная смерть.

Ловите самую затасканную банальность, известную человечеству с незапамятных времен; озвученную величайшими умами прошлого и простыми смертными, писателями и философами, мечтателями и такими, как я, кто был на моем месте, и которая всегда остается далека от истинного понимания для большей части всех нас.

Вот она:

Любите жизнь. Цените каждый ее момент. Потому что в один прекрасный день эти моменты закончатся. И счастлив тот, кто не будет этого ожидать…

Гера, если ты меня слышишь… если только ты слышишь меня…

Я ни в чем тебя не виню.

* * *

Я думаю о ней каждый день. Особенно когда засыпаю. Моя маленькая, бедная девочка. Сможет ли она простить меня? Я уверен, что все сделал правильно. По крайней мере, мне хочется в это верить. Но все равно я молю ее о прощении.

Я виноват перед тобой. Виноват. Но что еще мне оставалось? Я больше не мог этого выносить, слышишь?

Я думаю о тебе постоянно. Когда меня бьют; когда ползаю на коленях с тряпкой в руках; когда комом в горле застревает несъедобная тюремная каша; когда ложусь спать, укрывшись с головой, тревожно прислушиваясь к шагам своих господ, блатных, ожидая, что вот-вот они поднимут меня с постели, и в который раз повторится избиение – этот нескончаемый ад. Я вспоминаю о тебе даже тогда, когда кажется, что вовсе разучился помнить, думать, чувствовать. Любить.

Ты же знаешь, я поступил так ради тебя. Я всегда все делал только ради тебя. Никто этого не понял. Глупые люди, не умеющие любить по-настоящему. Черт с ними со всеми. Мне не жалко своей загубленной жизни. Я сделал то, что должен был сделать. Ради тебя.

Потому что я люблю тебя. И всегда буду любить, моя бедная, бедная девочка.

* * *

Ближе к полудню они были на месте. Двести пятидесятый километр.

Токарь, притормаживая, взял вправо и съехал на гравий. Мелкие камушки аппетитно потрескивали под колесами.

«Патрол» въехал на парковку и остановился.

Немного подумав, Токарь решил переставить машину таким образом, чтобы в случае чего можно было быстро сорваться с места. Он заехал на стоянку задом, и, перед тем как заглушить мотор и выйти из машины, внимательно огляделся по сторонам.

Двухэтажная гостиница, с плоской крышей, серая, она походила на гигантский шлакоблок. Уродливая постройка восьмидесятых годов. Да и хрен с ней. Какая разница, как она выглядит? Больше Токарь не смущался того, что вынужден таскать Нину по всем этим захолустьям. Бывший парень Нины отсидел в тюряге, а значит, и сама Нина тоже дерьма хлебнула вдоволь. Родным и близким заключенного так или иначе всегда приходится отчасти разделять с ним его судьбу. Конечно, баланду Нине вряд ли доводилось есть, но если она хоть раз была на длительной свиданке, если доставала «Роллтон» из упаковки, переливала шампунь в пакетики, если вываливала тушенку в пищевые контейнеры, если тащила все это в мешке на своем горбу, стояла в бесконечных очередях, чтобы отдать «передачку», если проносила в своей промежности флешку или мобильник по просьбе любимого, то что ей этот мотель или говенная закусочная, в которой они завтракали сегодня? Подумаешь, гостиница.

Токарь сосредоточился на грузовиках, стоящих на парковке. Всего было три большегруза.

Один из них – черный МАН.

Токарь мгновенно напрягся, выхватил телефон и заглянул в блокнот. Посмотрел запись: «Н142ТУ». Номера машин не совпадали. Да и по графику рановато. Его МАН должен прибыть только к послезавтрашнему утру. Токарь расслабился. Вышел из машины, открыл багажник, закинул на плечи две спортивные дорожные сумки и позвал Нину.

– Идем.

Подойдя ко входу в гостиницу, Токарь незаметно оценил немногих отдыхающих, которые сидели за пластиковыми столиками в тени раскидистой старой березы.

Не все цыгане выглядят как цыгане. Порой у них светлая кожа. Иногда встречаются и блондины. Но Токаря это не могло сбить с толку. Он с легкостью определит цыгана из тысячи людей. Богатый опыт тесного общения. В тюрьме их наберется достаточно для переворота в какой-нибудь Молдавии. Медом им, что ли, на зоне намазано? Хотя где им еще быть, барыгам сраным.

Нет, среди этих мужиков цыган не было. «Все по плану, Винстончик, братан, все по плану», – мысленно обратился Токарь к своему другу и, окончательно успокоившись, бодро толкнул входную дверь.

Весь первый этаж гостиницы был отведен под закусочную. Небрежно разбросанные столики, накрытые клеенками; соль и перец на них – в чем придется; стулья – какие были; в двух углах под потолком висели китайские колонки. Из них тихо и неразборчиво хрипела какая-то эстрадная музыка. Тошнотворно сладкий запах вареной свеклы облеплял, как невидимой пленкой, лицо и тело всех, кто сюда заходил, вызывая удушье.

Было безлюдно, не считая человека за подобием барной стойки – два высоких стола буквой «Г» отделяли ближний к выходу угол от остального пространства столовой. Мужчина лет шестидесяти с небольшим быстро и умело забивал гильзу «Беломора» сушеными листьями.

– Да ты очумел! – с веселым изумлением, по-свойски прокричал Токарь. – Вот ты, пенсия, не пуганый совсем, сразу видно.

– Здравствуйте? – одним словом мужчина выразил и приветствие и полное непонимание реплики Токаря.

Нина ответила кивком, а Токарь отмахнулся:

– Да здоро́во-здоро́во. Я говорю, бессмертный ты, что ли, дед? Или у вас тут