Саур-Могила. Военные дневники (сборник) - Андрей Пальваль

Как я узнал потом, его контузило и присыпало камнями. Он, ничего не слыша и с трудом понимая, где он, выбрался и побрёл в сторону пулемётчиков на левом фланге.

Окоп десантников находился по центру на выступе. Большой – в нём было четыре человека. В какой-то момент, сидя под навесом, когда рвались снаряды, я услышал крик «у нас раненые, на помощь». Ещё подумал: хреново, как же их вытащить, пока не кончился обстрел? Я не совсем понимал, что делать. С одной стороны, если ждать конца обстрела, то неизвестно, доживут ли они. Но и бежать туда – это с большой вероятностью стать «двухсотым» или «трёхсотым». Надо было себя заставить. И пока я колебался, за моей спиной пробежал «Сокол». А ведь он был от них дальше, чем я.

В тот момент я почувствовал облегчение и стыд одновременно. Я уже никогда не узнаю, решился бы я тогда или нет. И мне стыдно за то облегчение, которое я испытал, поняв, что, кроме меня, есть кому заняться помощью раненым.

С другими десантниками, бойцами ТРО и Тренером они вытащили раненых. Спрятались за основанием памятника, перевязывали и делали уколы, пока шла очередная волна обстрела. Потом, в момент короткого затишья, кто-то прокричал: «Прикройте!». Я увидел, как Росава из ТРО, взвалив на себя тяжело раненного, побежал в сторону штаба. За ним двинулись остальные, поддерживая тех, кто мог переставлять ноги. Я высунулся повыше и вместе со всеми начал стрелять, просто чтобы отвлечь внимание вражеских корректировщиков и танкистов. То же самое делали ребята справа и слева от меня, пока переводили «трёхсотых». Один из десантников – Кандела, с которым мы ехали на гору, потом стал «двухсотым».

Артподготовка длилась часа три. Потом в какой-то момент я услышал звуки стрелкового оружия и крик: «Атака танков и живой силы!» (или что-то такое). Тягостное время бездействия закончилось. Закончилась первая часть марлезонского балета, когда тебя лупят, как младенца, а ты ничего не можешь с этим сделать. Пришло время, когда можно огрызнуться. Танки отработали и перестали лупить по горе, как раньше. Теперь там были и их бойцы.

Я практически всё время находился с автоматом, пригнувшись за бруствером из камней, что мы натаскали с «Бродягой». Бетонную «табуретку» я переставил вперёд, чтобы на неё можно было опираться коленом.

Раньше я читал и слышал от других о том как опасно израсходовать боеприпасы, стреляя в пустоту. Знал про принцип «вижу цель – стреляю». В итоге большую часть времени я провёл, пытаясь высмотреть цель. Слева от меня бил пулемёт «Бобра», стреляли «Лис» и «Сокол». На правом фланге строчил пулемёт «Бродяги» и АК-74 «Монаха». Тренер – справа от меня с сапёрами, ВДВ и ТРО. Он радостно кричал, когда замечал противника, и с криками «Аллах акбар!» они начинали валить из нескольких стволов туда.

Иногда я понимал, куда они стреляют, и тоже стрелял туда. Иногда сам видел фигурки вдалеке, метрах в 400–600, стрелял туда. Один раз увидел, как боец перебегал и залёг. Сделал один выстрел прямо по центру, потом, учитывая далёкое расстояние, один выше, и один ещё выше. Так, чтобы одна из пуль, летя по параболе, все-таки поразила в цель. Тут же что-то прилетело и взорвалось рядом. Обычно после каждой серии выстрелов что-то взрывалось рядом, явно небольшого калибра (может АГС?). Похоже, кто-то целенаправленно подавлял наши огневые точки. В такие моменты я садился, вытаскивал рожок и добавлял в него патроны из пачки. Так, чтоб у меня все четыре были постоянно забиты. Это на случай, если противнику удастся прорваться и навязать нам ближний бой.

Тогда мне очень не хватало рации для того, чтобы слышать переговоры и понимать, что происходит и где именно сейчас заметили солдат противника. Одно ухо слышало, другое транслировало только звон, и это тоже мешало понимать, откуда стреляют. Когда я услышал от Тренера, что они уже на площадке у ёлок, то это было хорошее целеуказание. Я сделал несколько выстрелов под ёлки. Потом зарядил ВОГ в подствольник, выстрелил. Граната перелетела через ёлки и взорвалась у дороги, по которой они к нам перебегали. Вторая не долетела и хорошо, что там, где она упала, не было никого из наших. Три оставшиеся я решил приберечь для более близких и явных целей.

Ребята вокруг стреляли не переставая. Пулемёты тоже огрызались очередями постоянно. «Сокол», когда я обернулся на него, прокричал: «„Шаман“, почему не работаешь?» – «Не вижу цели!» – «Стреляй по посадке!» Я пострелял, но стрельба по цели казалась мне более осмысленной. После боя он объяснил, что даже если нет явной цели, то надо стрелять, чтобы создавать плотность огня, а заодно отвлекать противника – если стреляет кто-то один, то его быстро подавляют, а если весь склон ощетинится стволами, то тут врагу сложнее выбрать. Это имеет смысл. Сейчас бы я разделил боекомплект: половину – стрелять по кустам, половину – для ближнего боя. Тогда я думал о том, что есть только четыре рожка с патронами и что будет ещё прорыв противника на дистанции ближе двухсот метров.

Я слышал рикошеты пуль. В основном я выглядывал и целился сбоку, между камней, чтобы не менять силуэта местности. Но когда я приподнимался над бруствером сверху, то свист рикошетов становился ближе и чаще. Я повторил этот эксперимент пару раз – он воспроизводился. Т. е., они нас видели хорошо и быстро корректировали огонь.

Весь бой, вместе с танками, длился часов 5–6. Эмоций было мало (их вообще там было мало, как будто прикрутили на минимум, на все время пребывания). Это больше похоже на тяжёлую работу с опасным оборудованием. Жарко, тяжело, пот течёт по запылённым баллистическим очкам, оставляя грязные дорожки. Как будто пашешь поле или косишь траву. Какой-то рефлексии тогда тоже не было. Просто относишься к этому как к данности, как к условиям задачи, которую надо решить. И решаешь её, хорошо или плохо (я понимаю, что можно было и лучше, но… кто на что учился…). Условие: тебя и твоих товарищей пришли убивать. Помешать этому можно только одним способом – убить тех, кто пришёл убивать тебя. Всё… Оружие есть? Действуй.

Та половина боя, когда нас штурмовали, мне понравилась больше, чем та, когда нас просто обстреливали. Во время непосредственного штурма уже не было ощущения беспомощности и невозможности ответить.

Очень сомневаюсь, что вообще в кого-то попал – выстрелов сделал немного, а те кого я видел, были очень далеко. Но одно про себя теперь знаю – я отношусь к тем 2 % психов, которые прицельно стреляют, стараясь попасть в противника в первом же бою. Без психологического блока, который считается нормальным для всех людей. И похоже, в нашей харьковской группе все были такие же. Собрались психи до кучи…

Через время начала подключаться наша артиллерия – по мобильным телефонам передавали куда класть, вызывали огонь на высоту. В какой-то момент враг начал отступать. Я видел, как часть их людей перебегает поле. Довольно таки быстро, некоторые умудрялись делать зигзаги. Ещё подумал, откуда у них столько сил?

Отступавшего противника пыталась достать наша артиллерия. Мы отбили штурм. В голове не было мыслей, в душе – желаний. Полная пустота.

В хатха-йоге есть важная асана – шавасана. Когда надо оставаться в сознании, но полностью отключить своё «я». Перестать думать. Раствориться. Итог всего утомительного занятия хатха-йогой – правильно подойти к шавасане. Так вот, самая правильная шавасана, а в переводе это – поза мёртвого, – после боя. У кого-то навсегда, кто стал «двухсотым». Мне повезло больше – на несколько часов. Можно было ходить, сидеть – внутренняя пустота оставалась. Даже когда надо было вынырнуть и поговорить, с крайним звуком, слетавшим с языка, всё так же затихало и в голове.