Парижские бульвары - Роксана Гедеон

Она закрыла лицо руками. Плечи ее задрожали от рыданий.

– Успокойтесь, – уговаривала я ее. – Я уверена, это какая-то ошибка. Вы, видно, перепутали фамилии. Барон де Батц наверняка даже не знал вашего отца. К тому же он явно не из ваших краев – он или немец, или англичанин…

Говоря так, я немного кривила душой. С самого начала внешность барона де Батца отметала всякие мысли о его английском или немецком происхождении – у него наружность либо гасконца, либо провансальца, словом – южанина.

– Нет, – твердила Валентина, подавляя рыдания, – я знаю и нисколько не ошибаюсь! Я знаю этого проклятого барона, знаю и его дружков – маркиза де Гиша и этого толстого Дево…

Я невольно отступила, пораженная этими словами. Валентина назвала мне те же имена, которыми представились мне три непрошеных гостя во время недавнего посещения.

– Валентина, выпейте воды. Потом вы расскажете мне все по порядку.

Она сделала несколько глотков и, кажется, перестала вздрагивать. Затем подняла на меня свои темные глаза, и я поразилась – столько в них было скорби и немого страдания.

– Мой отец был роялист, пламенный роялист. Он даже не хотел эмигрировать, хотя ему это советовали. А в марте у нас в городе появился некий барон де Батц. Представился чистокровным южанином, желающим поддерживать северян в их борьбе против революции. И нисколько он не был похож на англичанина… Именно барон затеял этот злосчастный мятеж. Все знали, что выступать открыто против Собрания – безумие, особенно в нынешнее лето, когда санкюлоты просто озверели. Отец так хотел послужить монархии, что не замечал опасности. А барон только и делал, что подстрекал его. Он вообще имел какую-то странную власть над людьми – не только над моим отцом, но и над моим дядей аббатом де ла Бастидом ла Молеттом, и над шевалье д'Антремо… Не думаю, чтобы барон не знал, что его затея – безумие, что она не принесет победы, что все участники мятежа погибнут. Временами мне казалось, что им владеет какая-то демоническая сила. Меня всерьез не принимали, мне не верили. Ну, а когда произошел мятеж, граф де Сент-Эмур отправил меня в Париж, в Тюильри, под защиту королевы. Уж потом я узнала, что отец был растерзан в Ле Ване, что его голову носили на пике… остальных казнили в Жуайозе… а наш дом разграбили…

Она не могла говорить, задыхаясь от рыданий. Я машинально гладила ее руку, пытаясь успокоить.

– Но каков же он был из себя, ваш барон де Батц? – спросила я тихо.

– Лет под сорок… русоволосый, глаза черные…

– Русоволосый? – пораженно переспросила я. – Нет, у моего барона была черная шевелюра – черная, как вороново крыло!

Валентина молча смотрела на меня, губы у нее задрожали.

– Вы хотите сказать, что там, у нас в Тулоне, был призрак? Я расхохоталась.

– Вот еще! Просто кто-то из этих двух баронов – самозванец…

– Но почему? Зачем это нужно было делать? Скажите, зачем?

На этот вопрос я не могла ответить. Действительно! Какой смысл был странному незнакомцу в Тулоне прикидываться бароном де Батцем? Или, если взглянуть на дело с другой стороны, зачем было человеку, приходившему ко мне, называться чужим именем?

– А может, он просто выкрасил волосы? – сказала Валентина.

Я покачала головой.

– Возможно… Но почему совпали имена его друзей – маркиза де Гиша и Дево? Вы назвали Дево толстяком, и я тоже видела толстяка. Стало быть, мы встречали одних и тех же людей.

– Во всем этом есть какая-то тайна, – сказала Валентина. – О, если бы граф был рядом…

– Граф? Какой граф?

По тому, как вспыхнули смуглые щеки Валентины, я поняла, что мы коснулись весьма личного вопроса.

– Если бы он был здесь! Он бы нам что-то посоветовал.

Я подумала, что вряд ли бы мне нужны были его советы, но мысли своей вслух не высказала.

– Почему же он не здесь? И где же он, если не здесь? Ведь он ваш жених, я правильно понимаю? Почему же он не защищал вас вчера, когда вы были в смертельной опасности?

– О, не обвиняйте его напрасно. Он привез меня в Париж в начале июля, оставил на попечение королевы. Кто же знал, что вспыхнет восстание и короля свергнут. Граф уехал в Тулон, чтобы помочь моему отцу… Больше я ничего о нем не слышала.

Я покачала головой. Валентине было, как и мне, двадцать два года, но она казалась такой любящей, верной, наивной, несмотря на все злоключения, счастливой и верящей в свое чудесное будущее. Я уже ни во что не верила. Кто знает, может быть, Валентине повезет больше. Может быть, она найдет того единственного, кто искренне полюбит ее. А мне… мне даже искать уже не хотелось.

– Что касается барона, – сказала я, переводя разговор на другую тему, – то мы зря прониклись такими подозрениями. В конце концов, всему виной какое-то недоразумение. Ведь действительно, дорогая моя, даже если всецело поверить вашим словам, в действиях барона трудно отыскать преступление. Вся его вина – это невероятная преданность монархии. Сейчас мало кто способен на такое.

Валентина качнула головой, явно со мной не соглашаясь. Глаза ее говорили: как вы можете не доверять моей интуиции?

– Ну, полно, – сказала я, – вам нужно отдохнуть. Мы вчера пережили такое, что и врагу не пожелаешь. Когда вы немного поспите, вы иначе посмотрите на все эти вещи.

– Нет-нет. Никогда. Я ненавижу барона.

– Ну, не знаю. Он достал мне пропуск. Это очень большая услуга с его стороны.

Уже лежа в постели и закрыв глаза, Валентина сонно пробормотала:

– Вот увидите, он еще сыграет с нами злую шутку… Я уверена, что его люди знают, где мы. И еще выяснится, что этот ваш пропуск – просто фикция.

Я вздрогнула.

– О, только не это! И не воображайте барона каким-то исчадием ада. Он достал мне подлинный пропуск, без которого мне никогда бы не уехать к сыну.

– Сюзанна, у вас есть дети?

– Да. Сын. Его зовут Жанно. В июле ему исполнилось пять лет…

Валентина быстро уснула. Я устало оглядела спальню. Нужно было приниматься за чистку наших платьев. Вчера мы сразу же, как только вошли, уснули, бросив одежду на стулья. Мое платье, казавшееся столь чудесным, теперь было изорванно, испачкано, запылено. Я вспомнила, сколько раз вчера падала, оступалась, спотыкалась, цеплялась за что-то юбками. Не удивительно, что с этим нарядом мне придется повозиться.

Платье Валентины благоухало вербеной. Меня поразил атлас, из которого оно было сшито, – тонкий, блестящий, он тихо сверкал вплетенными в него тончайшими золочеными нитями. Малиновые цветы обшиты серебристой тесьмой… Большое пятно крови неуместно краснело на ткани цвета слоновой кости. Я принялась тщательно вытирать кровь, невольно подумав, что отец Валентины был довольно состоятельный человек, если покупал дочери такие наряды.