Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства - Анна Никольская

Телепортироваться мне не понравилось.

В прошлый-то раз я спал, а тут бодрствовал и всё видел.

Кровать жутко трясло. Обои сползали со стен, как гусеницы в ускоренной съёмке: зелёные, голубые, бордовые, опять зелёные, в полоску… День — ночь, ночь — день…

За сменой интерьера я вообще не успевал следить. Столы, стулья, диваны, кресла, шкафы вертелись вокруг как ненормальные.

С кроватью тоже что-то творилось, судя по тряске.

И потом эти подозрительные личности, полупрозрачные. Раз — девочка за стол усядется, потом глядишь, а она уже тётенька. Дальше парень нарисовался — небритый, в одних подштанниках. Смотрю, а он уже в гробу лежит на табуретках. Ничего себе!

В моей комнате что, кто-то когда-то умер?

Потом вообще рыцарь в доспехах в форточку влетел, но его сразу вытянуло обратно. Ошибочка вышла.

А после него я вдруг увидел маму — в халатике, с грудничком на руках. Грудничок как-то быстро пополз, а потом встал и пошёл — пешком под стол.

И я зажмурил глаза. Потому что у меня голова раскалывалась — от Чапли мне прилично досталось. А когда я их опять открыл, передо мной сидела Бабака на фоне жёлтых обоев со Спанч Бобом.

— Ну и? — спросила она ледяным тоном.

— Что — ну и?

— Ты сделал выводы?

О чём это она? Прийти в себя даже не даёт. Выводы какие-то.

Но я не успел уточнить, что там за выводы. Потому что в комнату влетели папа с мамой и обняли меня так, что у меня хрустнули косточки. А когда они наобнимались, нацеловались (а мама даже всплакнула, когда увидела мой синяк), папа повёл нас всех, кроме Ады — она у бабушки ночевала, — в «Баскин Роббинс». Отмечать возвращение блудного сына.

Мы шли по Ленинскому точно так же, как шли по нему с утра с Эдуардычем. Тридцать лет назад. Только не было больше никаких хозяйственных и парикмахерских — сплошные бутики, лаундж-бары, салоны красоты. Огни, реклама, неон, музыка из ресторанов, люди модные, машины большие. Много машин — я за три дня успел от них отвыкнуть.

Мы шли, и почему-то мне было грустно. Такая сладкая грусть, знаете. Даже немного солёная. Как будто тридцать лет назад — это моё было детство. Не Тишкино, не папино, а моё собственное. Интересно, что он сейчас поделывает, Тишка Баран? Как устроился в жизни?

Там, как обычно, никого не было, в «Баскин Роббинс». Одна мороженщица с рыжими усами. И Алла Пугачёва в динамиках.

Мы взяли по три шарика каждый. Я взял себе «Джамоку» с миндалём, «Роки Роуд» и «Карамелевый трюфель». А Бабаке — молочный коктейль с клубникой, её любимый.

Мы сели к окошку.

— Ты меня прости, сынок, — сказал папа. — Ты во всём прав, и я тебя ни в чём не виню. Я в детстве тоже из дома убегал. На паровозе.

Всё, приехали. Сейчас он про своё интересное детство начнёт рассказывать. Это мы уже проходили.

— …Просто мы с мамой работаем всё, работаем, как папы Карло какие-то. Без сна без продыху. От этого и жизнь у нас у всех такая, как ты выразился, серенькая.

Бабака фыркнула, а мама сказала:

— Стёпа!

— Катя, не перебивай. Я хочу вам кое-что сказать. Вернее, пообещать.

— Что, прямо сейчас? — испугалась мама.

— Не сходя с этого места. — Папа встал из-за стола. — В торжественной обстановке этого кафе.

Вокруг висели белые и розовые шарики. Было нарядно.

— Пап, может, не надо?

— Сын, дай мне договорить. — Папа приложил руку к сердцу. — Я тебе и маме и Бабаке обещаю, что отныне у нас будет яркая и полноценная жизнь!

— Только без фанатизма, пожалуйста, — вставила Бабака.

— Всё в меру возможностей, разумеется. Я не олигарх, но кино и мороженое вам раз в неделю гарантирую. Пикники на природе, утренние зорьки, походы по ягоды и грибы, ночёвки в шалашах под сосновыми кронами, посиделки у костерка — тоже, само собой.

Мама улыбнулась.

— Но это ещё не всё, — сказал папа. — Завтра, Костя, мы рванём с тобой в «Спортмастер» покупать… — папа выдержал короткую паузу, — спортивный велосипед! Восемнадцать скоростей, а? Там у них распродажа, — добавил он для мамы.

Я что-то промычал в ответ.

— А деньги вы на восемнадцать скоростей, боюсь спросить, где возьмёте? — поинтересовалась Бабака.

— Всё в ажуре! Ваш папа получил премию как передовик производства!

— Спасибо, пап, но…

— Погоди, старик. И это ещё не всё. Летом мы с вами, господа, — всё внимание на папу — рванём на юг! И Бабаку с собой возьмём!

— Нет уж, спасибо, я боюсь самолётов.

— А мы на поезде поедем! Как встарь! Чу-чух, чу-чух!

— Это другое дело, — смилостивилась Бабака.

— У тебя всё? — спросила мама.

— Всё! — папа сел.

— Тогда гип-гип-ура! — воскликнула счастливая мама.

— Ура! Ура! Ура! — подхватили все, кроме меня.

— Хотите анекдот про Чебурашку?

— А давай! — согласилась мама.

— Чебурашка нашёл копейку и пристаёт к Гене…

И вот пока он рассказывал этот бородатый анекдот, меня стали терзать смутные сомнения. Такие смутные, что можно было их вполне себе проигнорировать, но тут папа закончил рассказывать, встал из-за стола и пошёл за новой порцией мороженого.

— А мне ещё коктейль! Банановый! — сказала Бабака, но папа не расслышал.

И тогда я сделал вот что. Я сделал одну простую вещь.

Я крикнул:

— Тишка!

И папа обернулся.

Меня трясло.

Это что же такое получается?

— А то и получается, — шепнула Бабака. — Да-да.

И тут я всё понял. Я понял, про какие выводы она говорила. И зачем мне вообще всё это было надо. Зачем меня в прошлое вышвыривало.