Элнет - Сергей Григорьевич Чавайн

откуда ты, — ласково говорила Чачи.

— Я ведь тоже не догадался узнать, как тебя зовут. Но все время о. тебе думал. Да и дядя Левентей частенько про тебя рассказывал.

— Что обо мне рассказывать? Я одно лишь умею — вытаскивать угли из котла, а больше — ничего…

— И угли из котла надо таскать умеючи.

— Говоришь, все время обо мне думал… Разве в Кудашнуре нет девушек?

— Таких, как ты, — нет, — простодушно признался Сакар. — Только ты мне по сердцу…

— Обманываешь… Вы, парни, всегда нас, девушек, обманываете…

— Разве тебя кто-нибудь обманул? — В голосе Сакара послышалось беспокойство.

Чачи посмотрела Сакару прямо в глаза и ответила:

— Нет.

— Коли нет, откуда тебе знать, как парни обманывают девушек?

— Прошлым летом мы с отцом ходили в Лопнур к Осыпу Чужгану хлеб занимать, два дня у него работали. Так была там одна девушка, Сандыр ее зовут. Ее Макар Чужган обманул… Этот Макар и на меня глаза пялил…

— Да я ему шею сверну!

Чачи не успела ничего ответить, с крыльца ее позвала мать:

— Чачи, иди домой, не морозь гостя на улице!

Сакар был готов всю ночь простоять вот так у ворот, ему совсем не хотелось возвращаться в избу, но Чачи, услышав голос матери, пошла к крыльцу.

В избе было тихо. Дед Левентей, задрав бороду, спал на перине, расстеленной на широкой лавке. В другом углу спал Япуш.

Яшаиха, босая, без пояса, подметала пол.

— Ложись рядом с дедом, — сказала опа Сакару.

Суд кончился для Сакара благополучно, efo присудили лишь к полтиннику штрафа за самовольную порубку.

Куницы, убитой Сакаром, объездчик Токтар не видел, Сакар же сказал, что погнался за белкой, а на отстрел белки у него имеется билет. Не мог объездчик доказать и того, что Сакар собирался его избить…

Ужанурские мужики тоже проиграли дело против Сакара. Тут ему очень помогла Чачи. Она рассказала, как все было, как Степан хотел столкнуть в снег обессиленную лошадь, как длинный мужик ударил Сакара. Словом, выходило, что Сакар не виноват, а виноваты сами ужанурские.

Сакар удивился такому исходу суда.

До него земский начальник судил двух мужиков: одного за хищение леса, другого за то, что ударил старосту. Этот мужик, со старостой, не уплатил вовремя подать, поэтому постановили продать с торгов его последнюю телку. Но он запер телку в сарае и никого к нему не подпускал. Староста с десятником хотели вывести телку, тогда мужик ударил старосту палкой. Так рассказывал сам староста. А бедняк говорил совсем другое: староста, мол, сам его сильно избил, а мужик стал вырываться, толкнул старосту, и тот ударился о косяк. Земский начальник присудил мужика к полутора годам тюрьмы.

Другой мужик попался с сосновым бревном. И бревно-то никудышное — сучковатая верхушка. На Менделинском базаре за него больше рубля — не дадут. А земский начальник наложил штрафа целых шесть рублей. У мужика слезы из глаз потекли. И у Сакара на душе тоже сделалось горько. Вдруг он слышит, земский начальник спрашивает:

— Захар Ефремов здесь?

— Здесь, — отозвался Сакар.

— Подойди сюда!

— Иди, — подтолкнул Сакара дед Левентей. — Иди. Сакар подошел к столу, покрытому зеленым сукном. Никогда еще не видел он так близко ни одного начальника… А тут еще со стены строго глядит портрет царя. У Сакара по спине побежали мурашки, уж лучше бы встретиться в лесу один на один с медведем…

Земский начальник сидел на стуле с высокой спинкой и сурово глядел на Сакара. У земского седые усы, седеющая голова. На одежде блестят пуговицы, на груди серебряная цепь вроде ожерелья с большим рублем посредине.

— Ну, какое у тебя ходатайство? — спросил земский начальник.

Сакар, не поняв ни слова, оглянулся назад.

— Ты меня понимаешь?

— Он по-русски плохо калякает, — послышался сзади голос деда Левентея.

— Сергей Степанович, переведите, — приказал земский начальник помощнику старшего писаря. — По этому делу вы будете переводчиком.

Сергей Степанович перевел вопрос.

— У меня свидетель, — сказал Сакар. — Она все видела.

Земский начальник разрешил вызвать Чачи свидетелем, и после этого все пошло как по маслу.

Дед Левентей очень, обрадовался избавлению Сакара и был несказанно доволен своей сообразительностью.

«Не сходи я вчера к земскому начальнику, он непременно засудил бы Сакара», — думал старик.

7

Вечером Григорий Петрович пошел к Зверевым.

— Барышня у себя, барыня в столовой, барин отдыхают, — сказала Маша.

Григорий Петрович прошёл в столовую. Ольга Павловна штопала носок.

— Добрый вечер, Ольга Павловна.

— Здравствуйте, Григорий Петрович. — Ольга Павловна кивнула на стоявший рядом стул. — Садитесь.

— Ольга Павловна, я в прошлый раз наговорил тут лишнего.

— Я верю, что у вас не было злого умысла, что вы сказали, не подумав… Но ладно, хватит об этом… Расскажите лучше, чем вы были заняты в эти дни?

— Как всегда: днём уроки, вечером проверка тетрадей, подготовка к завтрашним урокам, перед сном что-нибудь почитаешь — вот и день прошел.

— Скажите, Григорий Петрович, а это очень трудно — учить детей?

— Наверное, легкого дела не бывает. Это только если смотреть со стороны, чужая работа кажется легкой. Вот вы штопаете, мне ваше занятие кажется сущим пустяком, а дай мне в руки иглу, ведь не сумею орудовать ею так же ловко, как это делаете вы.

— Ну, штопка носков — дело не сложное, но вы правы: со стороны чужая работа кажется легче, чем она есть на самом деле. Но я полагаю, что самая трудная работа — учительская. Тамара жалуется, что у нее после уроков всегда болит голова.

В дверях показалась Тамара. Ее волосы локонами спускались на плечи. Она была в легком белом платье.

— Добрый вечер, Григорий Петрович. Не слушайте маму, она все выдумывает, я ей не говорила ничего подобного… Григорий Петрович, вы не слышали, будут нынче летние учительские курсы в Царевококшайске?

— Наверное, будут. Правда, прошлым летом на них было мало народу. Я, например, не ездил.

— А в этом году поедете?

— Пожалуй, поеду. Надо послушать, что советуют методисты. Потом, ведь там соберутся учителя со всего уезда, интересно узнать, чем они живут, что делают.

— Я написала письмо инспектору, прошу, чтобы и мне разрешили посещать летние курсы. Пойдемте ко мне, я вам покажу это письмо.

Тамара увела Григория Петровича в свою комнату.

Тамарина комната была невелика, но в ее убранстве чувствовался вкус хозяйки. По всему полу был разостлан ковер, у стены стояла узкая простая кровать, на стене, над кроватью, висел еще один ковер, на противоположной стене — акварель — лесной пейзаж, над диваном — портрет самой Тамары. На столике, против двери