Палома - Анн-Гаэль Юон

большую коробку, перевязанную лентой. Образ этого великана с сияющими от волнения глазами до сих пор вызывает у меня самые нежные воспоминания.

– Пока не накопишь на духовой оркестр! – сказал он.

Внутри оказался новенький граммофон. И десятки пластинок с чарльстоном.

– Моя очередь, моя очередь! – восторженно воскликнула маркиза.

Три предыдущих дня мастерская была в ее полном распоряжении. Туда допускался только Люпен. Гедеон запел «Марсельезу», а мадемуазель Вера торжественно, с присущей ей элегантностью, сдернула большую белую простыню, покрывавшую одну из стен.

Всю ширину комнаты занимала большая цветная фреска: на кобальтовом фоне, среди звезд и луны, парили черно-белые силуэты птиц.

Так родилась Мастерская Ласточек.

40

Начало было трудным. Нас никто не ждал.

У крупных предприятий, таких как мастерская Герреро, были давние и постоянные клиенты. Основными покупателями эспадрилий в то время были шахтеры с севера Франции и пастухи Южной Америки. Это был закрытый круг фабрикантов, в котором всем заправляли старые деловые баски.

Прошло три месяца, а мастерская все еще работала вхолостую. Ни одного заказа на горизонте. Клиентам нужны были простые, надежные эспадрильи, без каблуков, лент и прочих финтифлюшек. Мои модели никого не интересовали. Накатывало уныние. Поэтому однажды утром я приехала в мастерскую на машине Люпена. Если клиенты не идут к нам, значит, мы поедем к ним. Южная Америка была далековато, но север Франции – всего в двух днях пути.

С чемоданами, набитыми эспадрильями, Колетт, Анри и я отправились в путь, в эти угольные края, столь непохожие на наши. В течение трех недель мы посещали местные шахты. Колесили по шахтерским поселкам. Встречались с клиентами. Выслушивали их пожелания. Рассказывали нашу историю. Урезали маржу до минимума. Наше трио не осталось незамеченным. Анри с его беретом и костюмом, я с мальчишеской фигурой и вихрастой головой и Колетт с ее смелыми платьями, с ее озорным нравом, с ее хрустальным смехом, который сметал все на своем пути.

Шахтеры изнашивали по одной паре в неделю. Под землей стояла удушающая жара. Рабочим подходили только легкие и удобные эспадрильи. Им нужны были простые, однотипные модели, удобные для хранения. Я придумала модель попрочнее, с укрепленным носком и более толстой подошвой. Одному из директоров понравилось. Чем он был очарован – моими эскизами, энтузиазмом Анри или улыбкой Колетт? Неизвестно. Но факт остается фактом: мы получили первый заказ.

Вернувшись, мы принялись за работу. Я уговорила двух девушек с фабрики Герреро помочь нам с пошивом – ласточки всегда искали дополнительный заработок для пополнения своего приданого. Я также пригласила Жанетту, родители которой каждый год селили к себе испанок. Девочка выросла в красивую девушку, которая была не против прокладывать стежки от пятки к носку ради пары новых шляпок.

Все вместе мы разработали эти новые эспадрильи. Мои изысканные модели могут и подождать. Нам было далеко до масштабов наших конкурентов, но по крайней мере наша жизнь была радостной, свободной от угроз Санчо. Наш портфель заказов постепенно пополнялся новыми клиентами.

Мастерская занимала все мое время, все мои мысли, все мои ночи. Но никогда еще я не была так довольна жизнью. Нам с Анри пришлось отказаться от наших еженедельных прогулок, что немного приостановило его несвоевременные предложения руки и сердца. Меня это не огорчило. Рядом со мной были два моих лучших друга. Наши споры не разделяли, а, наоборот, объединяли нас. Чарльстон и взрывы смеха делали светлее наши долгие дни. И пусть мы продавали только обычные модели, лишенные какой-либо оригинальности, я продолжала рисовать. Будущее было радужным, мое воображение – безграничным. Рано или поздно у нас все получится. А пока эти минуты, проведенные в одиночестве в тиши мастерской, наполняли меня счастьем.

Жизнь мадемуазелей шла своим чередом – работа в школе, веселые вечера, поездки мадемуазель Веры и Люпена на побережье. Маркиза завела себе гнездышко в Биаррице. Обустройство и декорирование этой виллы, расположенной высоко над морем, полностью занимало все ее время. К сожалению, мы с Колетт не могли ни в полной мере участвовать в этом, ни уделять больше времени Бернадетте. Наши откровенные разговоры по вечерам остались в прошлом. Кухарка, впрочем, не выглядела несчастной. Если бы я была повнимательней, я бы заметила новый блеск в ее глазах. Но мои мысли были заняты другим. Я чувствовала себя канатоходцем, который жонглирует заказами, внештатными ситуациями, денежными потоками. Конечно, мастерская забирала у меня все силы, но при этом я впервые прикоснулась к той жизни, о которой мечтала. Равновесие между усердием и воодушевлением. Хрупкое равновесие.

Однажды вечером мы праздновали день рождения Колетт. Без рулетки, без дворцов, без поездок на автомобиле. На это не было ни денег, ни времени. Зато в гостиной мадемуазелей нас ждал поистине пантагрюэлевский ужин с редкими винами, которые раздобыл Люпен. Мы танцевали, пели и смеялись над выходками Гедеона. Как в старые добрые времена. Когда часы пробили полночь, Марсель, Люпен и Анри удалились.

Мадемуазель Вера зажгла сигарету. Слишком рано ложиться спать, сказала она нам, ставя пластинку в граммофон. Колетт принялась рассказывать о своей последней любовной интрижке. Как у нее хватало времени на все эти похождения, при ее-то занятости? Это было выше моего понимания. Эта девушка была не просто красивой, в ней было какое-то волшебство – казалось, она скользит по жизни, как лебедь по воде. В ней жил огонь, который никогда не угасал. Она нам в деталях описала все преимущества и недостатки своего нового любовника. Мы хохотали и не могли остановиться, не зная, что нас забавляет больше – ее красочные описания или возмущенное лицо мадемуазель Терезы.

– Ну а ты, Палома? – обратилась ко мне мадемуазель Вера между двумя взрывами смеха. – Нет ли у тебя желания оценить достоинства не очередных эспадрилий, а какого-нибудь мужчины?

Все дружно кивнули.

– Жаль вас разочаровывать, но у меня полно других дел!

Бернадетта захихикала. Дон Кихот мяукнул. Гедеон запел:

– В ресторан зайдя парижский, встретил я одну малышку…

Колетт сокрушенно покачала головой. Мыслимое ли дело, в двадцать с лишним лет все еще не знать мужчины? Как такое вообще возможно! Она огорчалась каждый раз, когда мы говорили об этом. Я как никто была знакома с бесконечным разнообразием мужских атрибутов, могла перечислить названия самых невероятных поз – и все это так и не перейдя к практике.

– Это просто поразительно – достичь таких успехов, ни разу не испытав мужской ласки! – удивлялась мадемуазель Вера.

Бернадетта опять хихикнула.

– Может, откроем еще бутылку шампанского? – предложила Колетт.

Виконт продолжал, сидя на люстре с подвесками:

– Она приковала мой взгляд, так прекрасен был ее…

– Гедеон!

Мадемуазель Тереза, смущенная тем, какой оборот приняла наша беседа, пошла приготовить себе травяной чай. Но маркиза и Колетт еще не закончили со мной.

– Я могла бы познакомить тебя с кем-нибудь… – как обычно предложила Колетт.

Я закатила глаза.

– А что насчет Анри? – с предельной серьезностью подхватила мадемуазель Вера. – Он сможет помочь нам?

Я изо всех сил пыталась сменить тему, Гедеон продолжал распевать фривольные куплеты, Бернадетта наполняла наши бокалы марочным «Блан де Блан», а в это самое время зеленоглазый пастух с кожей нежнее хлопка садился на корабль в Буэнос-Айресе.

41

Он прибыл из Аргентины за эспадрильями, вином и хамоном. Группа баскских пастухов отрядила его сделать оптовые закупки. Пастбища там были огромные, овцы исчислялись тысячами.

Его пригласил Герреро-младший. Повседневная жизнь фабрики мало интересовала нового хозяина, но он любил время от времени появляться там с новым клиентом. Это было поводом для грандиозного застолья и пикантных историй, сопровождавшихся громогласным хохотом. Говорили о женщинах, хлопали себя по ляжкам, попивали вино и только затем договаривались о сделке. Так был устроен мир деловых мужчин.

Аргентинец хотел обсудить цены. Заказы за десять лет удвоились, эспадрильи заполняли люки трансатлантических кораблей, а пастухи хотели носить только баскскую обувь. После обеда Герреро-младший повел его на фабрику. Выпятив живот и положив руку на плечо гостя, он показывал молодому пастуху свою империю. Реки ткани, тележки с джутом и сотни швей, затерянных среди грохочущих машин.

Когда Санчо поставили руководить мастерской, Кармен заняла его место бригадира. В промежутках между двумя беременностями она установила в своей швейной армии железную дисциплину. Эффективность и производительность были ее девизом. По сравнению с ней Санчо был просто ягненком.

Когда хозяин представил их друг другу,