Охота на ведьму - Астрид Фритц

И правда, после моих слов Рупрехт меня пропустил.

– Но имей в виду, чтобы из дому ни ногой! – рявкнул он мне вслед.

Подругу я застала в кухне. Она сидела на табурете и кормила Доротею грудью. На столе громоздились капуста и свекла, на сковороде томился кусок мяса.

Перевернув мясо на огне, я села за стол.

– Значит, ты снова готовишь еду для Рупрехта и подмастерьев?

– Приходится. – Под глазами у Эльзбет залегли темные круги. – Рупрехт велел соседкам больше не приносить мне еду. И в трактире есть он больше не хочет.

– Но как ты справляешься со стряпней, когда тебе целыми днями приходится кормить малышку?

Эльзбет пожала плечами.

– Как-то справляюсь. Правда, на все уходит столько времени… И я непрерывно чувствую такую усталость…

Я заставила себя улыбнуться.

– Ничего удивительного, все твои силы уходят на то, чтобы Дора росла и хорошо себя чувствовала. – Я задумчиво погладила кроху по розовой щечке. Чем пухлее становилась малышка, тем истощеннее казалась Эльзбет. – Посиди-ка, а я пока еду приготовлю. Знаешь, что доводит меня до белого каления? Что Рупрехт обещал нанять служанку, когда родится ребенок. А на самом деле тебе приходится все делать самой. И у тебя даже нет родственниц, которые могли бы помочь.

– Он говорит, на служанку нет денег.

– Зато на выпивку у него деньги находятся!

Я быстро порезала овощи и бросила их тушиться, пока Эльзбет закончила кормление и перепеленала ребенка.

Укладывая Дору в колыбельку, она наклонила голову, и я заметила огромный синяк у нее на шее.

– Он опять тебя бил! – Я вздрогнула от ужаса.

– Что… ты о чем?

– У тебя синяк на шее. Покажи руки!

Не обращая внимания на ее возражения, я закатала ее длинные рукава. Запястья и локти покрывали кровоподтеки.

– Только не надо мне говорить, что ты опять упала. – Я возмущенно уставилась на нее. – Надо с этим что-то делать, Эльзбет! Ты понимаешь?

Вечером я отправилась к доминиканцам, еще в большем огорчении, чем вчера. А ведь прежде так радовалась возможности вывести подругу на прогулку в эту чудесную погоду, когда светит солнышко, дни же скоро станут короче, да и погода испортится. Кроме тревог о подруге еще одна мысль крутилась в моей голове: увиденное в доме Эльзбет еще сильнее укрепило меня в решении не выходить замуж. Уж лучше я всю жизнь буду вести хозяйство у Грегора, там я хотя бы знаю, чего ожидать.

На прощание я пообещала Эльзбет, что попрошу своего отца о помощи. Его самого еще ни разу не выбирали в городской совет, но он был близко знаком с несколькими влиятельными советниками. То, что Рупрехт бьет жену, плохо уже само по себе, но учитывая то, что она недавно родила, обвинений было достаточно, чтобы он предстал перед судом. Правда, я не была уверена, что Эльзбет вообще этого хочет. Может быть, сначала мне стоит поговорить с ее старшим братом Конрадом. Он казался достаточно здравомыслящим человеком, способным урезонить Рупрехта, прежде чем привлекать его к ответственности перед магистратом[78] за недостойное обращение с женой. Но в глубине души я подозревала, что моей подруге вообще ничего не поможет. Брак священен и нерушим, как говорил брат Генрих, а Эльзбет угодила в ловушку, как зверь в клетку.

Я настолько погрузилась в раздумья, что неподалеку от монастыря едва не попала под колеса телеги.

– Эй! Внимательнее, что ты как сонная муха! – возмутился возчик.

Я отпрыгнула в сторону и с подгибающимися от испуга коленями вошла в церковь, где монахи как раз заканчивали служить вечерню. Перед алтарем у клироса сегодня собралось совсем немного людей. Я вспомнила, что забыла расспросить у Мартина, что это за слухи ходили в субботу на рынке – словно бы страсбургский епископ отозвал папскую привилегию на выдачу индульгенций в Селесте.

Приор вышел за леттнер и поднялся на церковную трибуну. Вид у него был решительный.

– Это правда, что индульгенции больше выдаваться не будут? – выкрикнул какой-то толстяк, стоявший рядом со мной.

Обычно столь серьезное лицо брата Генриха расплылось в улыбке.

– Я вижу, наш город уже полнится пересудами. Но, дорогие мои жители Селесты, у вас нет никаких оснований для беспокойства. Вчера я вернулся из Страсбурга, и мне не составило труда убедить нашего епископа в том, насколько спасение ваших душ важно для нас, монахов. Теперь же давайте помолимся.

Сегодня мне трудно было слушать проповедь, мыслями я все время возвращалась к Эльзбет и ее ребенку. Полчаса спустя, вручив мне индульгенцию у алтаря Богородицы, настоятель сжал мою руку.

– Что-то тревожит тебя, Сюзанна?

Я невольно вздохнула.

– Дело в моей бедной подруге Эльзбет… – начала я.

– Погоди. Давай пройдем в мою гостевую комнату. Там нас никто не побеспокоит.

Он отпустил мою ладонь, и я последовала за ним через боковой выход из церкви к широкому трехэтажному дому, возвышавшемуся в углу квадратного монастырского двора.

– Здесь останавливаются приехавшие к нам миряне, – объяснил брат Генрих. – А мое жилище приора как раз рядом.

Помедлив, я вошла внутрь. На самом деле я сейчас не была готова к долгому разговору с настоятелем, но, быть может, мне станет легче, если я поделюсь своими тревогами с человеком церкви.

Большое и светлое помещение для гостей находилось на первом этаже. Вдоль стен тянулись обитые лавки, в углу виднелась большая темно-зеленая изразцовая печь, зимой наверняка распространявшая здесь приятное тепло. Не считая этого, в комнате было пусто, только на белой стене висело большое распятие, под которым стоял простой алтарь. К нему-то и повел меня приор.

– Я хочу, чтобы перед разговором ты облегчила свою совесть и исповедалась мне. После твоей последней исповеди у отца Оберлина, несомненно, прошло уже много времени.

– Здесь? Вам? – опешила я.

– Здесь и сейчас. Как настоятель монастыря я могу принять у тебя исповедь где угодно, даже в кухне твоего дома.

Я послушно перекрестилась, произнося знакомые слова:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

– Господь в сердце нашем да поможет тебе осознать твои грехи и милосердие Его.

– Аминь.

Мы преклонили колени перед алтарем.

– Поведай же мне о грехах Твоих, дочь моя.

Мне действительно было в чем исповедаться.

– По пути сюда у меня возникли злые помыслы.

– О ком и в чем они злы?

– О Рупрехте, супруге моей подруги Эльзбет. В гневе своем я пожелала ему смерти.