Трущобы империй - Василий Панфилов

– Глаза! – Заорал тот истошно, – мои глаза! Мэри, убей его! Тварь!

Алекс краем глаза успел увидеть пистолет и немыслимым рывком ушёл в сторону.

Выстрел!

Бок обожгло, но попаданец рванул к высокому жопастому стрелку, преодолевая дикий страх. Не успеет, будет трупом… Громкий щелчок осечки стал музыкой для его ушей.

Правый боковой по голове!

Незадачливый стрелок валится на мостовую безжизненной куклой, не нужно быть врачом, чтобы понять – труп. Из-под свалившейся с головы кепки выпали длинные спутанные волосы. Сопоставив их с Мэри, Алекс аж зашипел от злости – бабу убил!

Не то чтобы она не заслуживала… но если что… Подняв револьвер, он без колебаний разрядил его сперва в воющего Мои глаза вперемешку с угрозами, а затем в лежащего без сознания гангстера со сломанной челюстью.

А теперь – ноги! Если полиция вполне снисходительно отнесётся к факту самообороны, то вот дружки убитых – вряд ли. Да и девку не простят. Она может оказаться обычной подстилкой, а может – родственницей целого гангстерского клана. За таких мстят.

Бежал до самого Бауэри, шарахаясь от всех теней. Но ближе к дому снова накинул сюртук, до этого скомканный в руке и прижатый к простреленному боку. Благо, прижимал к ране изнаночной стороной. Нельзя показывать, его искать могут…

В дом вошёл спокойно и тут же рявкнул:

– Фред! Зажигай свет и грей воду, меня подстрелили!

Друг тут же вскочил и начал суетиться – без паники, потому как трущобная жизнь подготовила его и не к такому. Быстро согрелась вода, и сюртук на ране заменён на два тампона из чистых рубашек.

– Насквозь прошла, – с деловитой озабоченностью сообщил попаданцу Фред, – по краю. Борозда страшненькая и крови много потерял, но ливер должен быть цел.

– Про потерю крови и сам чувствую, – язвительно ответил раненый, которого от слабости и переживаний аж вело, а сознание временами отключалось, – давай к Мопси, пусть кто-нибудь из её сорванцов за доктором сбегает.

Успев распорядиться, Алекс всё-таки потерял сознание. Очнулся от резкого запаха, увидев перед собой бородатую физиономию.

– Мойзес Лифшиц, – отрекомендовалась физиономия, – а вы, насколько мне доложили, Алекс Смит. Огнестрельное ранение… так… сейчас будет больно, уж потерпите…

Бормоча что-то под нос на идише, который попаданец мог опознать по специфическому звучанию и словечкам, доктор отодрал тампон и начал профессионально копаться в ране. Очень болезненно и одновременно успокаивающе – движения уверенные, не суетливые.

– Терпите, мистер Смит, – с профессиональным равнодушным сочувствием сказал врач, – рана не опасная, но чистить надо – волокна от одежды попали. Вдобавок, вам с этой раной ещё до дома нужно было дойти, грязь могла глубоко…

Алекс успел заметить, что лежит, оказывается, на их обеденном столе, а в комнате, помимо Лифшица и Фреда, ещё какая-то рыжеватая женщина, ассистирующая врачу. Потом от дикой боли и кровопотери потерял сознание.

Очнулся уже утром, и как выяснилось, аж через сутки после визита доктора.

– Да ничё, – успокаивающе хлопотал рядышком озабоченно-деловитый Фред, – слабость, оно конечно… Но заражения нет, мистер Лифшиц вычистил рану.

От волнения друг снова сбился на трущобный лондонский акцент.

– Язык, – машинально поправил бывший студент.

– Чё? А… да. Всё хорошо, в общем, – Фред слегка замедлил речь, подбирая слова, – доктор сказал, что недельку ты точно пролежишь, а потом ещё две недели дома посидеть придётся, никакого театра.

– Пять долларов за визит взял[43], поганец этакий! – Рядышком обнаружилась Мопси с поджатым толстыми губами, – не моё конечно дело – указывать белому джентльмену, как вести дела… Но пять долларов!? Видит господь, гореть такому кровопивце на самом жарком костре! Масса Фред не в себе от волнения, вот этот Мойзес и загнул. За ночной визит, да сложный случай… Тьфу!

Лицо Мопси горело негодованием, негритянка никогда не была тихоней и умела указать всем место, не переходя границы, дозволенные чернокожим. Так что можно быть уверенным – репутация доктора Лифшица в этом квартале крепко пострадает.

– Сиделка вам нужна, масса, – доложила Мопси, – давайте я вам мою старшенькую приведу. Молодая ещё, но овдоветь успела, так что мужские причиндалы не смутят. А за больными и ранеными ухаживать она умеет, вы не беспокойтесь! В больнице работала!

Добившись согласия, негритянка просияла и ускакала вниз, тряся телесами. Через полчаса пришла симпатичная мулатка и приступила к своим обязанностям.

– Мне кажется, у Мопси муж как сапог чёрный? – Задумчиво спросил Фред, как только Дебби ушла с горшком.

– Угу…, – Алекс хихикнул, – были у нашей домоправительницы постельные приключения в молодости.

Рана заживала быстро, не принося особых проблем. Единственное, беспокоила слабость из-за сильной потери крови, да скука. Но если слабость можно перетерпеть, то вот со скукой похуже.

Интернета, ТВ и радио нет, остаются только печатные издания. Газеты «пережёвывали» одно и тоже – Гражданскую Войну, мысли о которой Алексу просто неприятны – ему равно не нравились обе стороны. Северян терпеть не мог заранее – за толерантность, Холодную Войну и ФРС[44]. Южан… не любил он рабства.

Оставались книги, но почти всю классическую литературу, особенно англоязычную, Алекс успел перечитать ещё в школе, причём как на русском, так и на языке оригинала. Перечитывать что-то по новой… не с его памятью. А современные популярные американские мастера пера писали на редкость нудно. Непременный пафос, цитаты из библии, нравоучения…

Делать решительно нечего, и от лютого безделья Алекс взялся за творчество. Графоманией он не страдал, да и писательского таланта не наблюдалось. Но переделать один сценарий пьесы, в которой некогда играл… почему бы и нет? Особенно если скрестить её с парочкой кинофильмов…

На Чехова и прочих Великих не замахивался, прекрасно понимая, что сюжета в данном случае недостаточно. Он не уверен, что смог бы адаптировать пьесу даже под реалии России образца тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Сложная игра слов и смысловых оттенков… нет, не потянет. Тем более перевести это на английский, да ещё и так, чтобы заинтересовать нью-йоркскую публику.

А вот безыскусная пьеса о беспризорниках во время Гражданской Войны, переделанная слегка под реалии Нью-Йорка, это реально. Их школьный драматург, Сан Ваныч, сам откуда-то свистнул сюжет и упростил достаточно сложную пьесу до такой степени, чтобы её смогли играть школьники. И понимать, что особенно важно.