Его тайная одержимость - Алиса Лиман

— Да мне уже рожать со дня на день, какое обследование? — пытается отмахнуться она.

— Вся в отца, — усмехаюсь я, заканчивая с колбасой и принимаясь за огурцы. — А пошатываешься ты тоже хронически?

Соня явно в некотором шоке от моей наблюдательности и прилипчивости. Пыхтит, как паровоз. Губы дует, очевидно, не в силах подобрать слова.

Не привыкла моя девочка, что ее кто-то так пристально разглядывает. Ну что ж, привыкай. Потому что я продолжу это делать.

— Ну, знаете ли! — таки опускается на стул, продолжая строить из себя обиженного ребенка. — Попробовали бы с таким пузом не шататься! Я бы на вас посмотрела!

— Должно быть и спина болит, — киваю я понимающе. — Может, потому и спишь плохо?

Даю ей подсказку, как ответить правду, но при этом не давать мне понять, что она из-за меня уснуть не смогла.

— Я нормально сплю, — шипит, вроде чтобы я от нее отстал.

Но я и не планирую. Так интересно наблюдать за ней в разных состояниях. Кажется, когда она злится становится еще красивее.

Хотя ей любые эмоции идут. Лишь бы не эта ее бесстрастная маска, с фальшивой улыбкой, которую она натягивает всякий раз, когда рядом ее родственники.

Пожалуй, даже с ненавистью я готов смириться. Ведь она — живая. А когда Соня пытается подавить свои эмоции возникает ощущение, что я смотрю, как восковая куколка плавится изнутри. И так больно от этого. Хочется ее встряхнуть и снова вынудить хотя бы уж разрыдаться. Как тогда…

О, черт.

— Ты ведь малышу сказала, что поспать ему не дала, — заканчиваю я свою пытку, давая понять, что она давно спалилась. — А как еще, если не собственной бессонницей?

Понимает, что проиграла. Прикрывает глаза и откидывает голову на высокую спинку стула.

— Тебе бы пойти поспать, — предлагаю я.

— Не могу я, — голос звучит настолько усталым, что я невольно хмурюсь, вновь поднимая на нее глаза.

Моя рука с ножом замирает над доской с огурцами. Вижу, как она болезненно сглатывает и шмыгает носом.

Вот сам же хотел ее настоящих эмоций, чего теперь удивляешься?

— Почему? — зачем-то спрашиваю я, хотя и сам догадываюсь о миллионе причин, из-за которых она не может сейчас уйти и просто физически не может заснуть.

Отец будет волноваться. Тут еще этот Гена. И я. Вдруг чего наделаю без ее ведома. Да и я слышал беременным не так-то просто дается сон.

— Прошу, Рома, — выдавливает она, устало отрывая голову от стула, — остановитесь.

Вижу, что в серых глазах стоят слезы:

— Больше ничего не делайте. Вся эта забота… она неуместна. То, чего вы хотите, никогда не произойдет!

— Тогда я заставлю произойти то, чего хочешь ты.

— Галина не собирается почтить нас своим присутствием за завтраком? — спрашиваю строго, глядя на мать своей невесты.

— Собирается-собирается, — щебечет она. — Птичка моя перышки начищает, с минуты на минуту спустится.

— Чтобы два часа «начищать перышки», стоило проснуться раньше. А не тогда, когда все уже за столом собрались, — отрезаю я, чувствуя некоторое нетерпение в ожидании Лины: то, что я собрался объявить требует ее присутствия.

Соня тоже как на иголках, хотя подозреваю, это заметно только мне. Должно быть и причиной тому являюсь я. Ведь после моего странного обещания, столовую заполони родственники, и ей так и не удалось вызнать у меня, что я собрался делать.

Ей пока и не нужно этого знать.

— Что ж, как вы вчера за ужином Соне сказали: семеро одного не ждут. Давайте приступать, — натягиваю на лицо дружелюбную улыбку. — Не терпится отведать домашней стряпни, к которой похоже все семейство успело приложить руку.

Краем глаза наблюдаю за мужем Сони, который уже вовсю уплетает пирожки, не дожидаясь приглашения. Сука. Очевидно, чувствует себя как дома и ни в чем себе не отказывает. Зато вот заметил я, своей жене не шибко внимание оказывает. А это мне на руку. Так что пусть жрет на здоровье.

— Да уж, приготовление завтрака у нас вышло компанейским, — заключает мать Гали, бросая на Соню косой взгляд.

— А дома у вас обычно Соня сама готовит? — стараюсь звучать равнодушно, пробуя душистый пирожок. Ммм, какая же она умница…

Однако подобный расклад меня не очень-то устраивает. Галина вообще ни черта не умеет, а тут ощущение, что все хозяйство на беременную девчонку свалили. И только потому, что ей с мужем не повезло?

— Да почему же сама? — с неким возмущением отзывается Татьяна Петровна. — И я руку бывает прикладываю…

— Сама она. Сама — перебивает ее отец, спокойно выдавая мне истинное положение дел. — Стирка, уборка, еще и с огородом одна управляется. И курочки у нас есть. Покормить, прибрать — все на ней. Меня не подпускает совсем…

— Папа, — одергивает отца Соня, будто стыдится своей грязной работы.

— А я так-то на работе то и дело пропадаю, — тут же переобувается мать, учуяв, что ее версия больше не вызывает доверия. — Семью кормлю.

— А вы не работаете? — спрашиваю осторожно у отца Сони, подозревая, что в связи с состоянием здоровья он не может найти нормальную работу.

— Отчего же не работаю, — усмехается старик. — Работаю. Рядом с деревней же производство небольшое построили несколько лет назад, вот с тех пор, как сердце подвело — сижу там охранником.

— Значит, вы тоже семью кормите, — подвожу итог познавательной беседы.

— Что он там кормит? — снова влезает мать. — Скажете тоже. Все деньги на Соню спускает. То Сонечку на обследование, то Сонечке витамины, то…

— Коль муж не в состоянии о жене позаботиться, — непривычно грозно перебивает ее Федор Михалыч, бросая негодующий взгляд на Гену, — ответственность за нее продолжает лежать на родителях! А она еще с пузом на подработках перебивается, да и дома тебе сполна отрабатывает!

Мать наконец затихает. А упырь перестает так активно чавкать, очевидно осознав, что для него запахло жаренным. Теряется на пару секунд. Затем переводит озлобленный взгляд на Соню, будто ждет от нее чего-то, а та уже пунцовая от сложившейся размолвки.

— Пап, Гена ведь работает, — начинает оправдываться ангел, поглаживая отца по плечу, и время от времени бросая в мою сторону обиженные взгляды. — Копит денег.

Черт. Я опять виноват в том, что она нервничает. Ну, кто меня за язык тянул, чтобы ворошить их семейные неурядицы. Но как же мне охота узнать о ней побольше.

Будто насытиться ею не могу. Взгляд то и дело предательски возвращается к ней. Вижу, что она волнуется. Мне бы сейчас прижать ее и не отпускать, может хоть так беспокойный разум бы успокоился. Сил нет. Терпение — и то на исходе. Кажется, вот-вот взорвусь от такого элементарного, и в то же время неисполнимого желания — хотя бы просто взять ее за руку, успокоить.