Мата Хари. Танец любви и смерти - Ирена Гарда

Гиме показалось, что он ослышался.

– Где?!

Хитро прищурившись, знаменитый антрепренер кивнул головой.

– Ты все правильно расслышал. В оперетте. В «Театр де ла Ренессанс» идет милая вещица Рашпена под названием «Минарет». Я разговаривал с Корой Лапарсери, продюсером постановки. Она хочет отметить пятидесятое представление чем-нибудь необычным, пригласив кого-нибудь из знаменитостей на вставной номер. Если Грета будет благоразумной и не запросит слишком много, то я постараюсь уговорить Кору пригласить Мату Хари. Возможно, она согласится.

Услышав приятную новость, Гиме немного воспрянул духом.

– Я переговорю с ней. Уверен, Грета будет тебе очень благодарна и согласится на предложенный гонорар. Ты не понимаешь, как это для нее важно! Сейчас же поеду и передам ей твое предложение.

– Но это пока еще не предложение, а только прокламация о намерениях, – остудил его энтузиазм Астрюк. – Впрочем, если ты обсудишь с ней эту идею и она согласится, то мне будет проще обсуждать вопрос с Корой.

Они пожали друг другу руки, и окрыленный Гиме полетел к своей приятельнице с добрыми вестями.

– Эмиль, – окликнул его старый антрепренер, когда гость уже перешагивал порог его кабинета. – Поговори с Гретой. Восточные танцы в ее исполнении уже не пользуются тем сумасшедшим спросом, что еще год назад. Если она сменит свое амплуа на что-нибудь более современное, то я постараюсь ей помочь. Если нет, то, боюсь, я буду бессилен. Это очень жесткий бизнес, и я всего лишь маленький винтик, а не бог. Я знаю, что нужно публике, но даже я не смогу заставить ее смотреть на тех, кто стал ей не интересен.

Гиме молча кивнул, закрывая за собой дверь. В приемной, ожидая вызова антрепренера, сидели две очаровательные малолетки, чьи туалеты и голодный блеск в глазах кричали о том, что девушки согласны на любую работу и за любой гонорар.

Хорошее настроение Гиме было потеряно безвозвратно. С тяжелым сердцем он отправился в Нейи-сюр-Сен.

Разумеется, первой реакцией Маргарет было возмущение.

– Что? – рявкнула она так, что в гостиной Анна чуть не уронила свечи, которые вставляла в стоящие по углам канделябры. – Я, известная всему цивилизованному миру исполнительница храмовых танцев, должна буду отплясывать канкан? Да ты сошел с ума вместе с мерзавцем Астрюком! Мне аплодировали Мадрид, Вена, Париж, Монте-Карло и куча других мест! У моих ног валялись коронованные особы, не говоря уже про министров, банкиров и прочую аристократическую мелюзгу, а вы хотите, чтобы я предала свое искусство! Я, величайшая девадаси, несущая культуру своей родины диким европейцам! Я…

И тут терпеливейший Гиме совершил то, от чего сам пришел в ужас. Набрав в легкие побольше воздуха он вдруг гаркнул на свою «богиню» и швырнул на пол стоящую на ломберном столике фарфоровую статуэтку, изображавшую пастушку с козочкой.

– Хватит нести чушь! Никакая ты не девадаси! Ты не Шахерезада, а я не Бахтияр. Можешь ты хоть раз прекратить изображать из себя яванскую принцессу? Ты не Сита, а Маргарета МакЛеод, ясно? И если не признаешь этот факт, то тебе скоро нечего будет жрать. Это тебе тоже понятно? Не желаю больше помогать человеку, который сам себе не хочет помочь. Хочешь быть страусом – пожалуйста, только тогда не обижайся, если у тебя из задницы повыдирают все перья!

Тут он осекся и, закрыв лицо руками, плюхнулся на небольшой диванчик, стоящий у стены между двумя окнами. В комнате воцарилась тишина. Потрясенная дикой сценой, Маргарета стояла, схватившись за край столика, словно боясь упасть, и во все глаза смотрела на мужчину, бывшего всегда образцом галантности и выдержки. Потом она оторвалась от стола и, сделав несколько тихих шагов, медленно опустилась на диван, рядом со своим другом. Разглядывая свои руки с наманикюренными ногтями, она тихо поинтересовалась, боясь услышать ответ.

– Что, мои дела так плохи?

Он кивнул, не отрывая от лица рук.

– Ты был у Астрюка?

Еще один кивок.

– И что сказал этот старый ворон?

– Что если ты не расширишь репертуар и не снизишь гонорары, то он ничем не сможет помочь, – глухо отозвался Гиме.

Она кивнула головой и задумалась. Дела действительно обстояли хуже некуда. Если смотреть правде в глаза, то даже продажа дома вряд ли решит все ее проблемы. Если не будет новых поступлений, то этих денег ненадолго хватит. А там бедность, воспоминания о которой являются к ней во снах ощущением голода и беззащитности. Астрюк, конечно, сукин сын, но дело свое знает, и если он так сказал, значит, все обстоит именно таким образом, и не признавать очевидного – самоубийство. Как и все голландцы, веками отвоевывавшими землю у моря, она была упряма и так же, как они обладала благоразумием. Приехав в Париж, Маргарета заметила, как изменился за время ее отсутствия город, в котором ощущалась легкая тревожность. Париж напоминал оленя, учуявшего слабый запах тигра. Вокруг все спокойно, тихонько шелестят листья, дует слабый ветерок, колыша сочную траву, светит солнце, но сердце начинает стучать быстрее, глаза скользят по кустам и деревьям в поисках полосатой шкуры. Со стороны рогатый красавец кажется застывшим изваянием, но достаточно хруста ветки, чтобы он сорвался и умчался прочь. Запереться в «золотом замке» было верхом глупости, но теперь уже ничего нельзя исправить и надо приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. Придется наступить на горло собственной песне.

Все эти мысли вспугнутым оленем пронеслись в ее голове, и Маргарета, повернувшись к своему другу, погладила его по голове, словно маленького ребенка.

– Да не отчаивайся так, Эмиль. Чего мы с тобой только не переживали, и это переживем. Надо этому старому пройдохе, чтобы я плясала на раскаленной сковороде – буду плясать, только куплю новые туфли.

Смущенный своей недавней выходкой, Гиме убрал руки от лица и улыбнулся.

– Дела обстоят не так ужасно. Габриэль не требует от тебя таких жертв. Но кое-что изменить все-таки придется.

– Ладно, дьявол с ним! Сделаю, что он просит. Ты лучше послушай, какая блестящая идея пришла мне в голову! Я хочу поставить балет на египетскую тему. Хочу станцевать египетскую царицу. Как ты на это смотришь?

– Ты же знаешь, что положительно. Разве я когда-нибудь тебя не поддержал? Ты всегда можешь на меня рассчитывать. Но что сказать Астрюку?

При упоминании имени своего антрепренера она отмахнулась от него, как от надоевшей мухи.

– Можешь сказать, что хочешь. Я тебе о серьезных вещах говорю, а ты пристаешь ко мне с какой-то ерундой!

Ну что тут сказать? Если человек не хочет видеть реальный мир, то сорвать с него розовые очки не представляется возможным. Гиме покорно склонил голову, в душе проклиная себя за бесхребетность. Когда-нибудь это нежелание доведет Маргарету до беды, и он ничего не сможет поделать. Остается только надеяться, что Господь будет к ней милостив.

Маргарета действительно стала на редкость послушной, и танцевала все, что от нее требовалось, от любимых восточных танцев в «Театре де ла Ренессанс» (Астрюк сдержал свое слово) до хабанеры в «Фоли Бержер». Можно было бы сказать, что ее дела обстояли неплохо, если бы не дягилевский балет, гастролирующий в Париже. Она давно мечтала поработать вместе с прославленными русскими артистами – Нижинским, Карсавиной и Шоллар, но, увы, альянс не состоялся. Слишком уж разностильным было их искусство.