Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов

там остались только мешки с зерном. Басен и другие мальчишки тут же вклинились в толпу, стараясь протиснуться поближе к столам. Маленький Патрик полез за ними. Несмотря на давку, ссор и драк не возникало. Было весело. Мария уже прошла за поворот дороги, когда её догнали тяжело дышащие мальчишки.

– На, сестра, возьми, – едва отдышавшись, произнёс Патрик, насыпая ей в ладони полную горсть жёлто-зелёных ячменных зёрен. Следом за ним тоже самое сделал и Басен.

– Возьми еще, сестра, – говорили ей наперебой и другие мальчишки, протягивая девочке зерно, словно она и вправду являлась им сестрой по крови.

Горка проросшего зерна не умещалась в ладонях, девочка ссыпала его в складку подола. Она промолчала, но от искреннего «сестра» на её щеках проступил румянец.

– В Земле обетованной все реки из молока, – сплёвывая ячменную шелуху, весело рассказывал Басен. – Там уже наедимся до отвала. Земля плодов. Я слышал, как наш священник рассказывал, что одну виноградную кисть там надо нести вдвоем на шесте, иначе не поднимешь.

Незнакомые с географией дети ещё не понимали всей огромности предстоящего пути. Самые маленькие даже не знали о существовании моря между ними и Палестиной, и впоследствии, приближаясь к какому-нибудь городку, спрашивали друг друга: «Не Иерусалим ли это?» Им предстояло пройти сотни миль вверх по течению Луары, пересечь весь центральный массив страны, идти по малонаселённым пустынным местам, по краю потухших вулканов, по горам Севенн, где до сих пор мрачно возвышаются полуразрушенные крепости династии Каролингов. И лишь затем им предстояло увидеть виноградники юга, персиковые деревья и стаи розовых фламинго в дельте Роны.

Где-то впереди несколько голосов запели гимн освободителей гробницы. Пение сразу подхватили по всему потоку. Этот красивый, исполненный верой гимн был написан совсем недавно, неизвестно кем, но профессионально, и позже использовался как подтверждение того, что весь детский поход был изначально придуман и подготовлен церковью. Мол, не могли дети так организоваться самостоятельно. Но это не так. Ещё как могли. Просто мы забываем, на что были способны сами, когда были детьми.

Стефан нашёл нужные слова, взрослые помогли ему быть услышанным, а дальше все пошло само собой, независимо от чьей-то воли.

На выходе из Вандома, провожая все тянущийся и тянущийся поток детей, стояли монахи Троицкого монастыря во главе со своим настоятелем. В поднятых к небу руках настоятель держал стеклянную колбу со слезой Христовой, благословляя и перекрещивая ею уходящих детей.

– Вас призывает святой Гроб Господень! Верните святыни, защитите от унижений паломников, спасите от поругания реликвии нашей веры! – кричал он, как будто мимо него двигались не мальчишки и девчонки с хоругвями, а закованные в железо рыцари. Было такое ощущение, что мир сошёл с ума.

Слеза Христова чертила кресты над многотысячным потоком.

Часть вторая

К морю

Дорога на Марсель, дорога пилигримов. Утоптанная просека, идущая на юг. Каштановые леса, дубравы, виноградники.

Бескрайние фиолетовые поля лаванды на равнинах, которые особенно красиво смотрятся на закате дня.

Её увидели на третий день пути, когда самые маленькие уже не выдерживали и садились прямо на дорогу. Высокая женщина в чёрном вдовьем платье, с измождённым лицом и красными пятнами на щеках. Чья-то мать. Она стояла на обочине. Мимо неё нескончаемым потоком шли дети.

Судя по ее виду, женщина шла за детьми уже давно, а затем обогнала их и встала на просеке.

Дети проходили, бросая взгляды на её городское платье, нелепо смотрящееся здесь, среди сельских пейзажей. Женщина стояла, как каменная, с напряжённым вниманием вглядываясь в лица детей.

Когда подошел парижский отряд, она вытянулась на цыпочках, став ещё выше, а затем кинулась в живой поток, вытащив оттуда за руку какого-то мальчишку лет десяти, с соломенными волосами и белёсыми, выгоревшими на солнце, бровями.

Проходившие мимо дети видели, как она стояла с мальчишкой на обочине, держа его за обе руки, и что-то непрерывно говорила, в желании убедить. Светловолосый, растерянный мальчишка слушал её, переминаясь с ноги на ногу, постоянно возвращаясь взглядом на дорогу.

Потом можно было видеть, как женщина плачет. Она уже не убеждала, умоляла. Опустившись на корточки, она продолжала держать сына за руки, её лицо было мокрым, рот кривился. Из-под платка выбилась прядь волос, таких же соломенных, как у мальчишки. На скулах неестественно алели красные пятна. Мальчишка заметно тяготился этой ситуацией, ему было стыдно перед проходящими детьми, он уже старался не смотреть в их сторону, но от матери не отходил, сыновние чувства на время победили.

А затем они расстались. Женщина во вдовьем платье осталась на обочине, а мальчик побежал догонять свой отряд.

– Идёт за мной с самого Парижа, – через какое-то время, догнав своих, объяснил мальчик шагающей рядом Марии. – Просит, чтобы вернулся. Говорю ей: я избранный, разве ты не понимаешь?

Мария промолчала.

– Чахотка у неё, – после долгой паузы нехотя признался мальчишка. – Кровью кашляет. Отец тоже так кашлял. Говорит, не могу больше идти, умру скоро.

– А ты? – искоса взглянув на него, спросила девочка.

– А что я? Сказал, чтобы домой шла. Освободим Гроб Господень и сразу же выздоровеет. Ничего не хочет слушать. Прилипла, как… – неожиданно зло ответил мальчишка.

На скулах ходили желваки. Похоже, он сейчас ненавидел свою мать, её материнские чувства, не позволившие ей остаться дома одной, ненавидел её болезнь, но больше всего он в эту минуту ненавидел себя, хотя и не мог признаться себе в этом.

С тех пор Мария возненавидела этого мальчишку. В ее сознании не укладывалось, как можно так исказить мир, как можно идти дальше, ложиться спать, смеяться, болтать о какой-то ерунде и мечтать о чудесах, зная, что твоя мать, скорее всего, до сих пор плетётся где-то позади или уже лежит мертвая на дороге, а по ней ползают муравьи. Это было выше ее понимания.

На привале в костре потрескивали сучья. На огне жарились грибы, собранные в лесу. Мальчишка со светлыми, как солома, волосами сидел напротив Марии, его лицо выглядело довольным, он слушал, что говорят между собой старшие, и смеялся, когда все начинали смеяться. А Марии хотелось встать и с размаху влепить ему пощёчину. Чтобы стереть с лица эту улыбку, чтобы он, наконец, пришёл в себя, выкинув из головы все химеры, которые вложил безумец Стефан, и понял, что прежде, чем спасать мир Божьей любовью, надо хотя бы научиться любить тех, кто любит тебя.

– В передних отрядах ходят слухи, что германские дети тоже двинулись в путь. Слышали