Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов

небе светило солнце. Господь как будто в действительности нёс детей на Своих ладонях. На двадцатый день пути передние отряды достигли нагорья Севенн. Начиналось невиданное.

Альпийские луга сменялись торфяниками, леса – пустынными нагорьями, где лишь редкая трава и свистит ветер. В ущельях грохотали быстрые реки. На вершинах гор открывался вид на бескрайние просторы земли. Тёмно-зелёные, изрезанные ущельями, Севенны терялись вдали, синее небо над головой только усиливало ощущение бесконечности пространства. Выросшие в городах дети чувствовали себя здесь песчинками.

По утрам зелёные горы покрывались дымкой тумана, потом туман исчезал, оседая росой на листьях кустарника. Изредка в горах полосами шли короткие грибные дожди.

Часто встречались овечьи стада. Овец ловили и прихватывали с собой. Собирали в лесу ягоды, разоряли птичьи гнезда, жарили на кострах грибы. Голодали, но было весело. Время спрятало в тайниках памяти воспоминания о доме, старое забывалось ради нового, жизнь была похожа на яркую, не заканчивающуюся игру. Когда шли, пели гимны и псалмы. В передовом отряде шагал один из взрослых – здоровенный детина в длинной рясе с капюшоном, немой звонарь из какого-то монастыря в Париже. Густые брови, тяжелый взгляд, выпяченная вперёд небритая челюсть. На его спине, держась руками за мощную шею, сидел пятилетний мальчик-калека с искривлёнными ногами. Не бросили его, не оставили на ступенях церкви в Сен-Дени, несли навстречу чудесам.

Впереди авангардных отрядов двигались добровольцы-проводники из местных пастухов.

Местное население относилось к воинству Стефана по-разному. Некоторые городки закрывали перед ними ворота, опасаясь, что огромная детская армия полностью разорит их угодья. Другие сами выносили продукты к дорогам. О детях говорила вся страна, Папа по-прежнему негласно их поддерживал, церкви и монастыри встречали их как героев. Дети, оставшиеся дома, безумно им завидовали.

Да, о таком детстве можно было только мечтать. Свобода пьянила. Что найдешь, то и твоё. Чувство локтя дарило иллюзию безопасности. Никто из детей старался не думать, что где-то позади основной части воинства бредут сотни отставших и больных мальчишек и девчонок, никто не знает, что происходит с ними дальше. Никто не хотел вспоминать, что за отрядами до сих пор бредут чьи-то родители. Путь вперёд дарил новые события, новые впечатления – некогда, да и незачем было помнить о тех, кто остался позади.

В горах Севенн до детей дошли отголоски слухов о крахе германского похода. Новость пришла откуда-то с передних отрядов, там дети больше контактировали с населением и местным духовенством. Тревожные слухи разошлись по потоку, как круги от брошенного в воду камня. Рассказывали о том, что Николас завёл неподготовленных детей в ледники Альп. Передавали слухи о том, что у них не было ни припасов, ни проводников, что в вечных снегах высокогорья нельзя было найти даже дров для костров. Говорили о многих сотнях погибших: о замерзших, об умерших от истощения, заблудившихся и сорвавшихся в пропасть детях. Впервые в игре почувствовалось что-то страшное. Но это происходило где-то далеко, с кем-то другим.

– Говорят, многие повернули назад, а остальные бродят где-то среди снегов, – рассказывали друг другу мальчишки.

– Сразу было понятно, что Господь не даст им приблизиться к гробнице, – уверенно заявляли другие. – Без пророка всё так и должно было закончиться.

Все они молились на пастушка, и, наверное, лишь одна Мария считала, что Стефан от тьмы, раз он разлучил детей с их родителями.

* * *

Самого Стефана теперь было не узнать. Вместо залатанной туники на пророке красовалась темно-синяя парчовая рубаха с узкими длинными рукавами, какие носит знать, чтобы не загорали руки. Поверх неё была одета ещё одна рубаха, бордового цвета, с короткими рукавами, с вышивкой по нижнему краю. На ногах башмаки из лучшей свиной кожи.

Скуластое лицо пастушка было исполнено осознания собственной значимости, глаза прищурены, губы сжаты в тонкую линию. Где бы он ни появлялся, повсюду сразу наступала тишина.

За всё время пути по Севеннам Мария видела пророка лишь раз, когда он пришёл в стан парижского отряда, чтобы чудом исцелить заболевшего мальчика.

Мальчик лежал под навесом из веток и задыхался. Его лёгкие заложило, глаза блестели жаром, струя воздуха с трудом проникала в широко открытый рот. Идти дальше он уже не мог. Отряду была пора выдвигаться, но лидер парижан, четырнадцатилетний мальчик по имени Жан-Батист, не захотел оставлять больного на произвол судьбы и послал за Стефаном.

Пастушок пришёл в сопровождении свиты из трёх десятков мальчишек старших возрастов. Впереди него несли хоругвь. Рядом со Стефаном, раздвигая взглядом толпу, следовал мальчишка-дворянин из Парижа, тот самый знатный подросток, который первым пришёл к пророку, имея при себе лишь шёлковый платок умершей матери и спрятанный в заплечном мешке кинжал. Он считался правой рукой Стефана, но некоторые, близкие к свите пророка дети, поговаривали, что это именно он выступает первым номером при решении разных насущных вопросов.

Мальчишка-дворянин посматривал на крестьянских детей с заметным презрением. Дети свинопасов, крестьяне от сохи, выросшие в грязных хижинах, в загонах среди овец, не имеющие ни малейшего представления о чести. Они идут за сказкой, а он следовал заканчивать дело, двести лет назад начатое его предками, оберегая Стефана, как величайшее сокровище, как некий пропуск в землю, где погибли отец и трое его братьев.

При появлении свиты пророка больной мальчишка попытался встать, приподнялся на локтях, но ему жестом приказали: «Лежи», – и он, задыхаясь, покорно опустился на лежак из веток.

Просеиваясь сквозь листву деревьев, в синеве неба ярко светило солнце. Лес жил своей жизнью, где-то стрекотала сорока, звенели комары.

– Дух болезни, немой и глухой, повелеваю тебе своей властью, выйди из этого человека, – громко и отчётливо произнёс Стефан, присаживаясь возле мальчишки на корточки, положив ему на голову обе руки.

Свита тут же выстроилась возле навеса, создавая вокруг пророка пустое пространство.

Мальчишка смотрел на Стефана широко раскрытыми блестящими глазами. Он попытался что-то сказать, но вновь зашёлся в приступе мучительного сухого кашля.

Подняв лицо к небу и прикрыв глаза, Стефан беззвучно прошептал молитву, затем встал на ноги и, не оглядываясь, словно не сомневаясь, что на небе что-то сдвинулось и чудо уже состоялось, вышел из-под навеса к своей свите. На этом обряд исцеления закончился. Мальчишка как задыхался, так и продолжал задыхаться.

– В нём сидел бес. Я его изгнал. Можно идти вперед, – с каким-то усталым равнодушием от всех этих мелочей, негромко сказал Стефан, прекрасно зная, что повышать голос ему нет нужды, дети и так будут изо всех сил напрягать слух, чтобы услышать и запомнить каждое его слово.

Мальчишка-дворянин дополнил короткую речь пророка практическими наставлениями:

– Он пока