От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов

Даже несущественные разногласия внутри германского руководства влекли за собой два дополнительных следствия: открывали возможность политического урегулирования и в то же время делали советское руководство крайне подозрительным в отношении любых действий англичан. Имея дело с противоречащими друг другу сообщениями разведки, Сталин отдавал предпочтение донесениям о расколе в германских военно-политических кругах. В то же время громкие слухи, ходившие в дипломатической колонии в Москве по поводу приближающейся войны, нацеленной на «южные районы СССР, богатые хлебом, углем и нефтью», отметались как намеренная провокация и приписывались английским усилиям по созданию Балканского блока[1857].

Так сложилось, что историки и исследователи избирательно цитируют донесения Р. Зорге в Москву, делая упор на той информации, которая в итоге оказалась верной. Однако разведданные, точность которых подтвердилась только с началом Великой Отечественной войны, были перемешаны с неточными выводами, часто отражавшими искаженную реальную картину слухов и точного анализа, создававшуюся в германском посольстве в Токио. По этой причине, видимо, противоречивый характер информации убеждал Сталина продолжать маневры дипломатического характера в надежде избежать войны с Германией. Информация Зорге, как многие другие сообщения, несмотря на предупреждение о возможной опасности, давала надежду на мирную передышку до поражения Англии и на то, что только «по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза»[1858].

Так, Зорге сообщал об уверенности группы немецких чиновников, недавно прибывших из Германии, в том, что война начнется в конце мая. Но одновременно он сообщал, что, по мнению тех же чиновников, в 1941 году опасность войны «может и миновать»[1859].

1 июня Зорге предупредил, что «немецкое наступление против СССР начнется во второй половине июня»[1860]. Однако последующая радиограмма от 17 июня несколько снижала значимость переданной ранее информации – «война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня»[1861].

В своем докладе от 20 марта генерал Голиков в том числе сообщал о расколе в германском руководстве, в котором преобладали два мнения:

«Первое – СССР в настоящее время слаб в военном и внутреннем отношениях, поэтому надо использовать удобный момент и вместе с Японией покончить с СССР и освободиться от „дамоклова меча“, висящего все время над Германией; второе – СССР не слаб, русские солдаты сильны в обороне, что доказано историей. Рисковать нельзя. Лучше поддерживать с СССР хорошие отношения».

Считалось, что военные под предводительством Геринга настаивают на войне и сепаратном мире с Англией. Некоторые донесения действительно содержали предположения о тайных переговорах и прощупывании почвы с обеих сторон; отслеживание подобных попыток заняло главное место в списке приоритетов разведки. В части донесений, выделявшихся в общем информационном массиве, предполагалось, что Гитлер оценивает три возможных варианта применения в 1941 году своих 228 дивизий: он может вторгнуться в Англию, начать наступление в Северной Африке и, наконец, повернуть свои силы против СССР. Большое место отводилось сообщениям о том, что германское руководство в ходе войны предполагает оказать помощь Румынии и Финляндии в возвращении «потерянных территорий»[1862].

Занимая высокое положение в органах руководства германских ВВС, «Старшина» обеспечивал бесперебойный поток стратегической и оперативной информации, которая отражала ту картину действительности, которую разведчик видел с позиции своего министерства. По мнению «Старшины», Геринг являлся самым активным сторонником антисоветского лагеря, настаивавшим на войне против СССР. В своих донесениях он описывал конфликты между Герингом и Риббентропом, которые «зашли так далеко, что переросли в личную неприязнь между ними». Эта точка зрения привела его к необоснованным выводам, что, несмотря на пропаганду войны, «подавляющее большинство немецкого офицерства оппозиционно настроено по отношению к Гитлеру. Среди этого большинства также непопулярна идея нападения на Советский Союз»[1863].

Знакомство с материалами иностранных разведок укрепило Сталина в правоте собственной интерпретации событий. Через «Кембриджскую пятерку» в его руки попадали некоторые из еженедельных разведывательных сводок МИД Англии. В полученной сводке за неделю 16–23 апреля говорилось: «Германские приготовления к войне с СССР продолжаются, однако до сих пор нет абсолютно никаких доказательств, что немцы намерены напасть на СССР летом 1941 года»[1864]. Собранная резидентурой в Лондоне информация об оценке британской разведкой замыслов немцев подтверждала «теорию раскола». Ряд донесений указывал на то, что, хотя германские военные настаивают на войне, политики выступают за переговоры. «Во главе с Риббентропом они заявляют, что путем переговоров с Советским Союзом Германия может получить все, что ей нужно, то есть участие в экономическом и административном контроле над Украиной и Кавказом. Германия добьется большего в результате мирного решения, нежели в результате контроля над оккупированной территорией, лишенной советского административного аппарата»[1865].

Кампания намеренной дезинформации со стороны Германии путем распространения слухов о продолжающейся подготовке и концентрации сил вермахта для вторжения в Англию также способствовала неверной оценке ситуации. Весьма эффективной оказалась дезинформация двойного агента «Лицеиста», славшего смесь истинных и ложных сведений. Давая довольно точную, хотя и общего характера информацию о количестве войск на западных границах Советского Союза, он затем отправлял успокоительные послания: война между Советским Союзом и Германией маловероятна, несмотря на ее народную поддержку в Германии.