Темные аллеи. Окаянные дни - Иван Алексеевич Бунин

о котором

Во веки веков не забудет земля?

Ты знала ли, Мать, что и я

Восславлю его, – что не надо мне рая,

Христа, Галилеи и лилий ее полевых,

Что я не смиреннее их, —

Аттилы, Тимура, Мамая,

Что я их достоин, когда,

Наскучив таиться за ложью,

Рву древнюю хартию божью,

Насилую, режу, и граблю, и жгу города?

– Погасла за степью слюда,

Дрожащее солнце в песках потонуло.

Ты скучно в померкшее небо взглянула

И, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…

Несметною ратью чернели воза,

В синеющей ночи прохладой и горечью дуло.

27. VI.16

Цейлон

Окраина земли,

Безлюдные пустынные прибрежья,

До полюса открытый океан…

Матара – форт голландцев. Рвы и стены,

Ворота в них… Тенистая дорога

В кокосовом лесу, среди кокосов —

Лачуги сингалесов… Справа блеск,

Горячий зной сухих песков и моря…

Мыс Дондра в старых пальмах. Тут свежей,

Муссоном сладко тянет, под верандой

Гостиницы на сваях – шум воды:

Она, крутясь, перемывает камни,

Кипит атласной пеной…

Дальше – край,

Забытый Богом. Джунгли низкорослы,

Холмисты, безграничны. Белой пылью

Слепит глаза… Меняют лошадей,

Толпятся дети, нищие… И снова

Глядишь на раскаленное шоссе,

На бухты океана. Пчелоеды,

В зелено-синих перьях, отдыхают

На золотистых нитях телеграфа…

Лагуна возле Ранны – как сапфир.

Вокруг алеют розами фламинги,

По лужам дремлют буйволы. На них

Стоят, белеют цапли, и с жужжаньем

Сверкают мухи… Сверху, из листвы,

Круглят глаза большие обезьяны…

Затем опять убогое селенье,

Десяток нищих хижин. В океане,

В закатном блеске, – розовые пятна

Недвижных парусов, а сзади, в джунглях, —

Сиреневые горы… Ночью в окна

Глядит луна… А утром, в голубом

И чистом небе – Коршуны Браминов,

Кофейные, с фарфоровой головкой:

Следят в прибое рыбу…

Вновь дорога:

Лазоревое озеро, в кольце

Из белой соли, заросли и дебри.

Все дико и прекрасно, как в Эдеме:

Торчат шипы акаций, защищая

Узорную нежнейшую листву,

Цветами рдеют кактусы, сереют

Стволы в густых лианах… Как огонь,

Пылают чаши лилии ползучей,

Тьмы мотыльков трепещут… На поляне

Лежит громада бурая: удав…

Вот медленно клубится, уползает…

Встречаются двуколки. Крыши их,

Соломенные, длинно выступают

И спереди и сзади. В круп бычков,

Запряженных в двуколки, тычут палкой:

«Мек, мек!» – кричит погонщик, весь нагой,

С прекрасным черным телом… Вот пески,

Пошли пальмиры, – ходят в синем небе

Их веерные листья – распевают

По джунглям петухи, но тонко, странно,

Как наши молодые… В высоте

Кружат орлы, трепещет зоркий сокол…

В траве перебегают грациозно

Песочники, бекасы… На деревьях

Сидят в венцах павлины… Вдруг бревном

Промчался крокодил – шлеп в воду, —

И точно порохом взорвало рыбок!

Тут часто слон встречается: стоит

И дремлет на поляне, на припеке;

Есть леопард, – он лакомка, он жрет,

Когда убьет собаку, только сердце;

Есть кабаны и губачи-медведи;

Есть дикобраз – бежит на водопой,

Подняв щетину, страшно деловито,

Угрюмо, озабоченно…

Отсюда,

От этих джунглей, этих берегов

До полюса открыто море…

27. VI.16

Отлив

В кипящей пене валуны,

Волна, блистая, заходила —

Ее уж тянет, тянет Сила

Всходящей за морем луны.

Во тьме кокосовых лесов

Горят стволы, дробятся тени —

Луна глядит – и, в блеске, в пене,

Спешит волна на тайный зов.

И будет час: луна в зенит

Войдет и станет надо мною,

Леса затопит белизною

И мертвый обнажит гранит,

И мир застынет – на весу,

И выйду я один – и буду

Глядеть на каменного Будду,

Сидящего в пустом лесу.

28. VI.16

Богиня

Навес кумирни, жертвенник в жасмине —

И девственниц склоненных белый ряд.

Тростинки благовонные чадят

Перед хрустальной статуей богини,

Потупившей свой узкий, козий взгляд.

Лес, утро, зной. То зелень изумруда,

То хризолиты светят в хрустале.

На кованном из золота столе

Сидит она спокойная, как Будда,

Пречистая в раю и на земле.

И взгляд ее, загадочный и зыбкий,

Мерцает все бесстрастней и мертвей

Из-под косых приподнятых бровей,

И тонкою недоброю улыбкой

Чуть озарен блестящий лик у ней.

28. VI.16

В цирке

С застывшими в блеске зрачками,

В лазурной пустой вышине,

Упруго, качаясь, толчками

Скользила она по струне.

И скрипка таинственно пела,

И тысячи взоров впились

Туда, где мерцала, шипела

Пустая лазурная высь,

Где некая сжатая сила

Струну колебала, свистя,

Где тихо над бездной скользила

Наяда, лунатик, дитя.

28. VI.16

Спутница

Шелковой юбкой шурша,

Четко стуча каблучками,

Ты выбегаешь дышать

Утром, морскими парами.

Мать еще спит, ты одна…

Палубу моют, смолою,

Темная, пахнет она,

Море – соленою мглою.

Мглистая свежесть кругом

Смешана с золотом жарким

Раннего солнца, с теплом,

С морем цветистым и ярким.

Только что вымытых рук

Крепко и нежно пожатье,

В радостном взгляде – испуг

За башмаки и за платье:

С шваброй разутый матрос

Лезет, не выспавшись, чертом…

Льется, горит купорос,

Сине-лиловый, за бортом…

Ах, но на сердце