Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Если я рассматриваю поступок, совершенный мной минуту томуназад, при приблизительно тех же самых условиях, при которых я нахожусь теперь,— мой поступок представляется мне несомненно свободным. Но если я обсуживаюпоступок, совершенный месяц тому назад, то, находясь в других условиях, яневольно признаю, что, если бы поступок этот не был совершен, — многоеполезное, приятное и даже необходимое, вытекшее из этого поступка, не имело быместа. Если я перенесусь воспоминанием к поступку еще более отдаленному, задесять лет и далее, то последствия моего поступка представятся мне ещеочевиднее; и мне трудно будет представить себе, что бы было, если бы не былопоступка. Чем дальше назад буду переноситься я воспоминаниями или, что то жесамое, вперед суждением, тем рассуждение мое о свободе поступка будетстановиться сомнительнее.

Точно ту же прогрессию убедительности об участии свободнойволи в общих делах человечества мы находим и в истории. Совершившеесясовременное событие представляется нам несомненно произведением всех известныхлюдей; но в событии более отдаленном мы видим уже его неизбежные последствия,помимо которых мы ничего другого не можем представить. И чем дальше переносимсямы назад в рассматривании событий, тем менее они нам представляютсяпроизвольными.

Австро-прусская война представляется нам несомненнымпоследствием действий хитрого Бисмарка и т. п.

Наполеоновские войны, хотя уже сомнительно, но ещепредставляются нам произведениями воли героев; но в крестовых походах мы ужевидим событие, определенно занимающее свое место и без которого немыслима новаяистория Европы, хотя точно так же для летописцев крестовых походов событие этопредставлялось только произведением воли некоторых лиц. В переселении народов,никому уже в наше время не приходит в голову, чтобы от произвола Атиллызависело обновить европейский мир. Чем дальше назад мы переносим в историипредмет наблюдения, тем сомнительнее становится свобода людей, производившихсобытия, и тем очевиднее закон необходимости.

3) Третье основание есть большая или меньшая доступность длянас той бесконечной связи причин, составляющей неизбежное требование разума и вкоторой каждое понимаемое явление, и потому каждое действие человека, должноиметь свое определенное место, как следствие для предыдущих и как причина дляпоследующих.

Это есть то основание, вследствие которого действия свои идругих людей представляются нам, с одной стороны, тем более свободными и менееподлежащими необходимости, чем более известны нам те выведенные из наблюденияфизиологические, психологические и исторические законы, которым подлежитчеловек, и чем вернее усмотрена нами физиологическая, психологическая илиисторическая причина действия; с другой стороны, чем проще самое наблюдаемоедействие и чем несложнее характером и умом тот человек, действие которого мырассматриваем.

Когда мы совершенно не понимаем причины поступка: в случаели злодейства, добродетели или даже безразличного по добру и злу поступка, — мыв таком поступке признаем наибольшую долю свободы. В случае злодейства мы болеевсего требуем за такой поступок наказания; в случае добродетели — более всегоценим такой поступок. В безразличном случае признаем наибольшуюиндивидуальность, оригинальность, свободу. Но если хоть одна из бесчисленныхпричин известна нам, мы признаем уже известную долю необходимости и менеетребуем возмездия за преступление, менее признаем заслуги в добродетельномпоступке, менее свободы в казавшемся оригинальным поступке. То, что преступникбыл воспитан в среде злодеев, уже смягчает его вину. Самоотвержение отца, матери,самоотвержение с возможностью награды более понятно, чем беспричинноесамоотвержение, и потому представляется менее заслуживающим сочувствия, менеесвободным. Основатель секты, партии, изобретатель менее удивляют нас, когда мызнаем, как и чем была подготовлена его деятельность. Если мы имеем большой рядопытов, если наблюдение наше постоянно направлено на отыскание соотношений вдействиях людей между причинами и следствиями, то действия людей представляютсянам тем более необходимыми и тем менее свободными, чем вернее мы связываемпоследствия с причинами. Если рассматриваемые действия просты и мы длянаблюдения имели огромное количество таких действий, то представление наше обих необходимости будет еще полнее. Бесчестный поступок сына бесчестного отца, дурноеповедение женщины, попавшей в известную среду, возвращение к пьянству пьяницы ит. п. суть поступки, которые тем менее представляются нам свободными, чемпонятнее для нас причина. Если же и самый человек, действие которого мырассматриваем, стоит на самой низкой степени развития ума, как ребенок,сумасшедший, дурачок, то мы, зная причины действия и несложность характера иума, уже видим столь большую долю необходимости и столь малую свободу, что какскоро нам известна причина, долженствующая произвести действие, мы можемпредсказать поступок.

Только на этих трех основаниях строятся существующая во всехзаконодательствах невменяемость преступлений и уменьшающие вину обстоятельства.Вменяемость представляется большею или меньшею, смотря по большему или меньшемузнанию условий, в которых находился человек, поступок которого обсуживается, побольшему или меньшему промежутку времени от совершения поступка до суждения онем и по большему или меньшему пониманию причин поступка.

Итак, представление наше о свободе и необходимостипостепенно уменьшается и увеличивается, смотря по большей или меньшей связи свнешним миром, по большему или меньшему отдалению времени и большей или меньшейзависимости от причин, в которых мы рассматриваем явление жизни человека.

Так что, если мы рассматриваем такое положение человека, вкотором связь его с внешним миром наиболее известна, период времени суждения отвремени совершения поступка наибольший и причины поступка наидоступнейшие, томы получаем представление о наибольшей необходимости и наименьшей свободе. Еслиже мы рассматриваем человека в наименьшей зависимости от внешних условий; еслидействие его совершено в ближайший момент к настоящему и причины его действиянам недоступны, то мы получим представление о наименьшей необходимости инаибольшей свободе.

Но ни в том, ни в другом случае, как бы мы ни изменяли нашуточку зрения, как бы ни уясняли себе ту связь, в которой находится человек свнешним миром, или как бы ни доступна она нам казалась, как бы ни удлиняли илиукорачивали период времени, как бы понятны или непостижимы ни были для наспричины — мы никогда не можем себе представить ни полной свободы, ни полнойнеобходимости.