Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

шибко стеснённых правилами приличия сорванцов-беспризорников, сумели вскарабкаться вдоль отвесной колонны монумента, стоявшего в самом центре площади, и затем устроиться возле ног и на плечах бронзового истукана, ну, а в очередной раз сбежавшая из ненавистного ей дома её безнравственной и жадной опекунши Отрия уселась своими пёстрыми штанами прямо на его раскалившуюся голову. Седалище было далеко не самым удобным, но зато с него открывался чуть ли не самый лучший вид на площадь, не требуя за то никакой платы, и оставшиеся внизу мальчишки, снедаемые чёрной завистью, надеялись, что юная бунтарка таки не удержится, свалится с вожделенной верхотуры и сломает себе шею. В некотором отдалении от памятника, не столь удачно для наблюдений, но с куда большим комфортом и роскошью расположился самый большой любитель кровавых расправ — Иклос. Стоя у распахнутого окна старинного особнячка в свежевыстиранной и от всей широты души накрахмаленной рубахе, он гонял по дну бокала тёмный, густой ликёр, источавший сладкий аромат каких-то диковинных орехов, и щурил и без того узкие глаза, оценивающе приглядываясь к длине натёртой воском петли, пока его могучие близнецы-телохранители, к великому ужасу хозяина дома, за один присест сметали с тарелок изысканные кушания и одним глотком опустошали графины дорого вина, всё требуя и требуя добавки. Но выше всех них, словно величественный орёл с укутанных снегом горных вершин, на площадь взирал властитель Лордэна Дуорим Кросс-Баруд. Ещё в день оглашения приговора ему от лица Сената было выслано официальное приглашение на казнь, в котором была выражена страстная просьба одарить аристократическое собрание своим визитом и в котором Дуориму было обещано самое почётное место на ещё не возведённых трибунах, однако старый гном ответил холодным и скупым отказом и сообщил, что он намерен следить за событием в компании многочисленных потомков и друзей с крыши одной из монолитных башен его банка, где теперь был поставлен шатёр из расшитого серебряными нитями бархата. Сидя на мягчайших подушках, уложенных на массивный трон, взнесённый по тысячи ступеней усилиями тридцати верных слуг и сверкавший на всю округу мозаикой драгоценных каменьев, древний патриарх брал из золотой, украшенной топазами пиалы засахаренные вишни, неспешно рассасывал их в беззубом рту и звучно выплёвывал багровые косточки, так что те улетали далеко за пределы крыши.

Был на площади и псарь, беспокоившийся за жизни испуганных собак, был и юный романтик Гитри на пару со своим сварливым дядюшкой Моргримом, был и незадачливый картёжник Африй, отправленный отрабатывать долги, был и ловкий шулер, ободравший хас’наажку до нитки, была и эта самая хас’наажка, решившая перед долгим возвращением на родину насладиться жестоким представлением, был и старший сынок лавочника вместе с матерью и молчаливым братом Туримием, был и безумный пророк Визригий, самозабвенно выкрикивавший выдумываемое на ходу божественное откровение, в очередной раз сулившее страшную погибель всем не покаявшимся грешникам, была и зеленоглазая Азаласса, желавшая танцевать перед стражами, был и улизнувший из Крепости поварёнок Дилио, уже смирившийся с ожидавшим его по возвращении наказанием, был в одном из домов и благородный Афаэндр с синяком на челюсти, густо замазанным белилами, был и Галоэн, желавший собственными глазами увидеть смерть изуверского убийцы его любимой солистки, был даже Карс, всё же решивший ненадолго оставить драгоценную таверну на попечение сына. Все они, разные по чину и по крови, по богатству и по уму собрались в одном месте, ведомые лишь одним желанием, сплавлявшем их в одну безликую, одержимую жаждой крови толпу, готовую потехи ради растерзать голыми руками даже святейшего из праведников, стоило палачу указать на него пальцем.

Ценой непомерных усилий Хромосу удалось протиснуться сквозь это великое столпотворение, так что между ним и охраняемым подъёмом на эшафот оставалось всего каких-то тридцать шагов. Чем ближе он подходил к цели, тем плотнее стояли люди и тем сильнее они напирали на него со всех сторон, как если бы он погружался в морскую пучину, и, хотя жёсткие доспехи защищали его от давления, но они пропускали тепло окружавших его тел, и промокшему до нитки капитану действительно начало казаться, что он окунулся в горячую воду. Но поддаваться слабостям было некогда. Полдень был уже близко.

Стараясь не привлекать лишнее внимание лязгающими и всё норовившими предательски заблестеть доспехами, капитан оглядывался по сторонам сквозь решётчатое забрало. Прежде он уже не раз принимал участие в казнях, так что ему был прекрасно известен весь распорядок, расположение охраны и путь, по которому будет провезён приговорённый, но этого было мало для успеха задуманного. Ему был необходим конкретный человек в конкретном месте, и пока что он не мог его отыскать. Зато на украшенных гербовыми флагами и заморскими коврами трибунах, где стояли длинные диваны и где юные мальчики виночерпии подавали знатным гостям прохладные вина, пока их сверстники усердно махали страусиными веерами, среди сенаторов и зажиточных купцов рядом с адмиралом Неором он увидел Хейндира. Несмотря на окружавшее его веселие господин Командующий был мрачен, задумчив, и сухо отвечал на изливавшиеся на него поздравления.

Вид наставника и старого друга скрепил волю Хромоса и укрепил его решимость. Пускай с того злосчастного, переданного Глоселю письму он более не пытался связаться с Хейндиром, опасаясь, что и это новое послание будет также перехвачено, отчего его и без того дышавший на ладан план рухнет ещё до своего претворения, но он был полон уверенности, что стоит ему начать, что стоит делам пойти плохо, и северянин непременно придёт к нему на выручку, оставив все расспросы на потом. Оставалось только ждать и готовиться к решающему удару.

И вот над площадью разнеслось гулкое пение басистых труб, проникавших в самое нутро. С замеривавшими сердцами и пламенем в глазах в едином порыве собравшийся люд развернул головы в сторону, откуда доносилась одновременно торжественный и зловещий клич. Промаршировав сквозь тёмные своды триумфальной арки, на площадь ступила вооружённая до зубов колонна, мало чем уступавшая в пышности посольскому каравану. Во главе её шли обычные стражи, на сей раз вооружённым большими щитами и деревянными дубинками, которыми они оттесняли, побивали и отгоняли всех, кто оказывался у них на пути. За ними следовал отряд гвардейцев верхом на белоснежных лошадях с расшитой золотом сбруями и попонами алого атласа. В руках они держали высокие, развивающиеся на ветру штандарты с символами города. Одинокий, закованный по рукам и ногам в кандалы смертник, скрючившись и сжавшись в комок сидел в просторной, рассчитанной на целую дюжину мерзавцев клетке, установленной в кузове широкой телеги. Согласно древним традициям перед самым выездом он был тщательным образом омыт водой с уксусом,